— Когда выходим?
— Тут у нас небольшая проблема. — Хоган аккуратно сложил карту. — Мы можем отправиться завтра, но не должны переходить границу без формального разрешения испанцев. — Он откинулся на спинку стула и взял в руки кружку с бренди. — Кроме того, нам нужно дождаться сопровождения.
— Сопровождения! — вскричал Шарп. — Мы ваше сопровождение.
— Нет, — покачав головой, возразил Хоган. — Это политика. Испанцы позволят нам взорвать свой мост, но только если с нами вместе пойдет испанский полк. Очевидно, это вопрос национальной гордости.
— Гордость! — Шарп не скрывал своего возмущения. — Если с вами пойдет целый полк испанцев, зачем, черт побери, нужны мы?
— О, вы очень даже мне нужны, — добродушно улыбнулся Хоган. — Дело обстоит не так просто.
Его перебил Харпер. Сержант стоял у окна и, не обращая внимания на разговор, разглядывал маленькую площадь.
— Здорово! Сэр, так я готов чистить ружье хоть каждый день!
Шарп выглянул в маленькое окошко. На черном жеребце сидела девушка, одетая в черное: черные брюки, черная куртка и широкополая шляпа, которая отбрасывала тень на лицо, но не скрывала поразительной красоты. Большой рот, темные глаза, вьющиеся волосы цвета пороха... Тут девушка заметила, что на нее смотрят. Она чуть улыбнулась, затем, отвернувшись, что-то сказала слуге, державшему за уздечку мула, а потом принялась смотреть на дорогу, ведущую от площади к центру Абрантиша.
Хоган тихонько присвистнул:
— Вот это да! Таких нечасто встретишь. Интересно, кто она?
— Жена какого-нибудь офицера, — предположил Шарп.
Харпер покачал головой.
— Кольца не видно, сэр. Но она кого-то ждет...
Повезло же ублюдку!
«Наверное, это очень богатый ублюдок», — подумал Шарп.
В армии всегда были женщины и дети, которые следовали за войсками. Каждому батальону разрешалось взять на войну за морем шестьдесят жен, но никто не мог помешать другим женщинам примкнуть к числу «официальных» спутниц; местные красотки, проститутки, прачки и портнихи — все они жили за счет армии.
Эта девушка явно была не из их числа. От нее веяло большими деньгами и благородным происхождением; наверное, она родилась в знатной лиссабонской семье. Шарп решил, что незнакомка, скорее всего, любовница какого-нибудь богатого офицера, часть его снаряжения — вместе с великолепными лошадьми, монтонскими пистолетами, серебряными столовыми приборами и гончими, которые послушно следуют за лошадью. Шарпу было известно, что таких девушек немало и они стоят больших денег... Он снова почувствовал, как в его душе просыпается зависть.
— О Господи! — воскликнул Харпер, который по-прежнему смотрел в окно.
— Что такое? — Шарп наклонился вперед и не поверил своим глазам.
По площади маршировал батальон британской пехоты — такого Шарп не видел вот уже двенадцать месяцев. Год, проведенный в Португалии, превратил армию Уэлсли в кошмар из сновидений хорошего сержанта: солдатская форма выгорела и была залатана кусками коричневой ткани, столь любимой португальскими крестьянами, волосы неприлично отросли, а пуговицы и значки давно перестали блестеть. Сэра Артура Уэлсли это не беспокоило; каждый солдат должен был иметь шестьдесят пуль и ясную голову, а если его брюки стали коричневыми вместо белых, это никак не влияло на исход сражения.
Маршировавший на площади батальон явно только что прибыл из Англии. Мундиры были ярко-алого цвета, портупея ослепительно белой, сапоги блестели так, что в них можно было смотреться, точно в зеркало, туго застегнутые гетры и — Шарп глазам своим не поверил — печально знаменитые «ошейники»: четыре дюйма жесткой, покрытой лаком черной кожи, которая сжимала шею и предназначалась для того, чтобы подбородок солдата торчал вверх под необходимым углом. Шарп уже и не помнил, когда в последний раз видел эту штуку. После начала боевых действий солдаты «теряли» их, а вместе с ними пропадали и ссадины, появлявшиеся на коже под подбородком.
— По-моему, они что-то напутали — Виндзорский замок совсем в другой стороне, — заметил Харпер.
Шарп покачал головой:
— В это просто невозможно поверить!
Тот, кто командовал батальоном, наверняка превратил жизнь своих солдат в ад, иначе они не выглядели бы столь блистательно после долгого пути из Англии в переполненных, вонючих кораблях и тяжелого, бесконечного марша под палящим солнцем. Оружие сверкало, снаряжение казалось новеньким, с иголочки, а лица налились кровью из-за давящих ошейников и яркого немилосердного солнца. Во главе каждой роты выступали офицеры, которые, как заметил Шарп, великолепно держались в седле. Флаги были спрятаны в начищенные кожаные футляры и охранялись сержантами, чьи алебарды сверкали так, что на них было больно смотреть. Солдаты маршировали идеально, глядя прямо перед собой: создавалось впечатление, что это не обычный батальон, а взвод королевских гвардейцев в Виндзоре.
— Кто это такие? — Шарп пытался вспомнить, какие полки имеют желтые значки на форме, но ему ничего не приходило в голову.
— Южный Эссекский, — ответил Хоган.
— Как вы сказали?
— Южный Эссекский. Совсем новый полк. Организован недавно полковником сэром Генри Симмерсоном, кузеном генерала сэра Банестра Тарльтона.
Шарп тихонько присвистнул. Тарльтон участвовал в американской кампании, а теперь заседал в парламенте и был злейшим военным оппонентом Уэлсли. Шарп слышал, что Тарльтон сам хотел возглавить британскую армию в Португалии и ужасно завидовал назначению более молодого генерала. Тарльтон обладал солидными связями и являлся очень опасным противником для Уэлсли, а Шарп достаточно разбирался в политике верховного командования, чтобы понимать: присутствие кузена Тарльтона в армии вряд ли доставит Уэлсли удовольствие.
— Это он? — Шарп показал на тучного офицера, который гарцевал на серой лошади в центре батальона.
Хоган кивнул:
— Да, это сэр Генри Симмерсон, сохрани его Господь, а еще лучше нет.
У полковника сэра Генри Симмерсона было красное лицо со свисающими щеками, испещренными пурпурными венами. Его глаза — Шарп даже с такого расстояния смог их разглядеть — казались маленькими и красными, а по обе стороны подозрительного, неприветливого лица торчали здоровенные уши, похожие на выступающие части лафета. «Точно свинья, взгромоздившаяся на круп лошади», — подумал Шарп.
— Я никогда о нем не слышал.
— И неудивительно. Он не совершил ничего примечательного. — Хоган говорил с откровенным презрением. — Крупный землевладелец, член парламента, мировой судья и, да поможет нам Бог, полковник ополчения. — Казалось, капитан и сам удивлен резкостью своих оценок. — Он не успокоится до тех пор, пока эти несчастные ребята не станут самым великолепным и самым проклятым батальоном в армии. Впрочем, я думаю, его ждут жестокие разочарования, когда он обнаружит разницу между настоящей армией и ополчением.
