Шарп опустил винтовку, внезапно устыдясь своего порыва. Слингсби вёл себя нахально и этим злил его, но никогда не пытался причинить ему вред. Он же не виноват, что его манера смеяться, поведение и внешность приводили Шарпа в состояние бешенства! Незаслуженные поздравления Лоуфорда ещё более усугубили муки совести. Шарп отвернулся, безучастно наблюдая, как возле палатки хирурга двое санитаров прижимают к залитому кровью операционному столу раненого гренадёра, которому перепиливали бедренную кость. В нескольких ярдах раненый и две женщины из числа батальонных жён, вооружённые трофейными мушкетами, охраняли пленных. Ребёнок играл с французским штыком. Монахи вели вереницу мулов, навьюченных бочками с водой, чтобы раздать её среди солдат. По дороге на север промаршировало подкрепление: португальский батальон в сопровождении пяти рот красномундирников. Оставляя за собой шлейф пыли, проскакал верховой с донесением. Малыш, которого он едва не затоптал, испугался и прокричал ему вслед какое-то ругательство, а женщины засмеялись. Монахи оставили в тылу Южного Эссекского одну из бочек и двинулись к португальской бригаде.
- Они слишком далеко от нас! – послышался возглас Лоуфорда.
Обернувшись, Шарп увидел, что колонна опять остановилась. Южный Эссекский преградил ей путь к вершине, и огромная масса людей медленно перестраивалась в шеренгу из нескольких рядов, чтобы вступить в перестрелку с красномундирниками. Атака захлебнулась, и уже никакая барабанная дробь не могла заставить французов вновь двинуться вперёд.
- Нам бы сюда парочку пушек, – сказал Шарп и посмотрел по сторонам, нет ли где по соседству батарей.
Перемещаясь навстречу атакующей колонне, Южный Эссекский оставил на вершине слева между собой и Рейнджерами Коннахта большой промежуток, который захватили вольтижёры, выдвинувшиеся из нагромождения камней на выступающем из массива хребта отроге. А когда ветер слегка развеял туман, стало ясно, что вместе с вольтижёрами туда же направлялись две французские колонны. Туман и дым скрыли их от глаз португальских и британских стрелков, и теперь им оставалось пройти до вершины последние ярды. Орлы сверкали на солнце, победа совсем близко, и путь к ней ничто не преграждает. То, что предстало взору Шарпа, было катастрофой.
Глава 4
Это было странно, но утром, когда от далёкой артиллерийской канонады во всей Коимбре дребезжали оконные стёкла, люстры и посуда, Феррагус объявил, что подготовленный к отправке на юг, в Лиссабон обоз с пожитками и семьёй его брата никуда не поедет. Он сделал это заявление, когда по его распоряжению домочадцы и слуги собрались в кабинете майора, сумрачной комнате, вдоль стен которой рядами стояли никем не читаные книгами. Беатрис Феррейра, всегда испытывавшая страх в присутствии своего шурина, перекрестилась и спросила:
- Почему мы остаёмся?
- Слышите, что происходит? – спросил он, имея ввиду залпы орудий, сливавшиеся в непрерывный приглушённый расстоянием гром. – Наша армия и английские войска сражаются. Мой брат говорил, что если начнётся бой, то враг будет остановлен. Что ж, бой начался. Если брат не ошибся, французы сюда не придут.
- Спасибо Господу и святым угодникам, – промолвила Беатрис Феррейра, и слуги забормотали что-то, соглашаясь с ней.
И только Сара спросила:
- А если предположить, что они придут?
Феррагус нахмурился, сочтя вопрос дерзким, но потом решил, что эта мисс Фрай, высокомерная английская сучка, разумеется, не имела никакого представления о том, что говорит.
- Если их не остановят, мы об этом узнаем, потому что наша армия будет отступать через Коимбру, – раздражённо пояснил он. – Тогда мы уедем. Но сейчас мы остаёмся.
Он кивнул, давая понять, что всё сказал, и домочадцы покинули кабинет.
Феррагус в доме брата чувствовал себя не в своей тарелке: слишком много роскоши, слишком многое напоминает о родителях. Его квартира в Коимбре располагалась в нижнем городе, на верхнем этаже борделя. Из обстановки там были кровать, стол и стул. Но Феррагус обещал присматривать за домом семьёй брата, пока не решится, на чьей стороне окажется победа. Если победят союзники, французам придётся отступить, но Феррагус подготовился и случай поражения. Если лорд Веллингтон не сможет удержать высокий и протяжённый хребет Буссако, то не сможет закрепиться и на низких холмах на пути к Лиссабону. Разбитая армия не устоит перед победителями – французами, и потеря Буссако означает, что в течение месяца падёт и Лиссабон. Os ingleses por mar. Брат пытался убедить его, что англичане останутся, но сердцем Феррагус чуял, что союзники отступят к морю и отправятся домой. И если это неизбежно, то почему он должен оказаться в оккупированном победившими французами Лиссабоне? Лучше остаться в своем собственном городе, и Феррагус уже строил планы, как он будет жить в том новом мире, который наступит после оккупации французами Португалии.
Предупреждённый братом заранее, он постарался подготовиться: те тонны муки, которые Шарп пустил по ветру, предназначались французам и должны были продемонстрировать им, что с Феррагусом можно иметь дело. Лягушатников Феррагус не любил и не желал, разумеется, чтобы они захватили Португалию, но считал, что лучше с захватчиками найти общий язык, чем пасть их жертвой. Он был весьма богатым человеком и собирался им остаться, и здравый смысл ему подсказывал, что если сопротивляться или даже всего лишь бежать в Лиссабон, французы «разденут» его догола. Возможно, с чем-то придётся расстаться, но, сотрудничая с оккупантами, удастся сохранить более чем достаточно. Сидя в кабинете брата и прислушиваясь к далёкой орудийной канонаде, Феррагус думал, насколько это глупая идея – бежать в Лиссабон. Если сражение будет выиграно, французы сюда никогда не доберутся, а если проиграно, то сопротивляться дальше не имеет смысла, поэтому разумнее всего оставаться дома и постараться сберечь то, что имеешь.
Ключевую роль в его планах играл старший брат. Педро Феррейра, высокопоставленный штабной офицер, установил контакты с теми португальскими военными, которые перешли на сторону французов. С его помощью Феррагус предложил французам то, в чём они больше всего нуждались: пищу. На складах Феррагуса в нижнем городе хранились шестимесячный запас сухарей, двухмесячный – солонины, месячный запас солёной трески и куча других продуктов и припасов: ламповое масло, сапожная кожа, полотно, подковы и гвозди. Французы, разумеется, могли всё просто забрать, но Феррагус должен был придумать, как заставить их раскошелиться. Только так он мог сохранить всё то, что сумел заработать.
Феррагус приоткрыл дверь и крикнул слугам, чтобы позвали мисс Фрай.
- Не могу пока писать, – пояснил он, когда англичанка явилась, демонстрируя повреждённую правую руку.
По правде говоря, хотя сгибать пальцы было больно, писать он мог, но не желал. Желал он Сару.
- Будете писать за меня, – продолжил он. – Садитесь.
Сару возмутил резкий повелительный тон, но она покорно села за стол майора, взяла лист бумаги, придвинула чернильницу и песочницу. Феррагус встал прямо у неё за спиной.
