Признаюсь, я испугался. Я чувствовал, что несу ответственность за происходящее – ведь именно я затеял игры в лесу... Но Рагнар воспринял все иначе.
– Не ты меня оскорбил, а Свен. – Он говорил мрачно, без своей обычной жизнерадостности. – Ты все сделал правильно, Утред. Ты вел себя, как датчанин.
Большей похвалы не существовало, хотя я чувствовал: Рагнар расстроен, что на Свена бросился я, а не Рорик. Но я был старше и сильнее младшего сына Рагнара, значит, и должен был драться.
Мы ехали через замерзший лес, и я гадал, зачем два воина Рагнара везут длинные ветки орешника, слишком тонкие, чтобы служить оружием. Но задавать вопросы я не стал, потому что слишком волновался.
Дом Кьяртана стоял между двух холмов у реки, пересекающей пастбище, где паслись овцы, козы и коровы. Сейчас большая часть животных была забита, а несколько оставшихся общипывали последнюю травку.
День был солнечным, хоть и холодным.
Собаки залаяли при нашем приближении, но Кьяртан и его работники прикрикнули на них и пинками прогнали на задний двор, где рос недавно посаженный ясень – судя по его виду, дереву не суждено было пережить грядущую зиму. В сопровождении четырех человек, без оружия, Кьяртан вышел навстречу всадникам. Рагнар и его воины вооружились с ног до головы, у них имелись щиты, мечи, боевые топоры, кольчуги; Рагнар носил шлем моего отца, который купил после битвы за Эофервик. То был великолепный шлем, отделанный серебром, и я подумал, что на Рагнаре он смотрится лучше, чем на отце.
Кьяртан-рулевой был крупным мужчиной, выше Рагнара, с таким же плоским широким лицом, как у Свена, с маленькими подозрительными глазками и огромной бородой. Он покосился на ореховые прутья и, видимо, понял их значение, потому что невольно прикоснулся к молоту-амулету на серебряной цепочке у себя на шее.
Рагнар придержал лошадь и презрительно швырнул на землю меч, который я принес с поляны, где Свен издевался над Тайрой. Теперь по закону меч принадлежал Рагнару. То было ценное оружие с серебряной обмоткой на эфесе, но Рагнар кинул меч к ногам Кьяртана, словно какой-нибудь серп.
– Твой сын оставил это на моей земле, – сказал он, – я хочу поговорить с ним.
– Мой сын – хороший мальчик, – решительно произнес Кьяртан. – Придет время, он славно послужит тебе на веслах и будет сражаться в клине.
– Он меня оскорбил.
– Он не хотел ничего дурного, господин.
– Он меня оскорбил, – хрипло повторил Рагнар. – Он видел наготу моей дочери и показывал ей свою.
– И был за это наказан, – проговорил Кьяртан, недобро поглядев на меня. – Пролилась кровь.
Рагнар резко взмахнул рукой, и ореховые ветки полетели на землю. Это явно был его ответ, которого я не понял, зато понял Кьяртан, и Рорик тоже: наклонившись ко мне, он зашептал:
– Это значит, что теперь отец Свена должен сражаться за него.
– Как это?
– Они обозначат ветками круг на земле и будут биться внутри.
Но никто не двинулся, чтобы выложить ветками круг. Вместо этого Кьяртан ушел в дом и привел Свена, который вышел, хромая, с перевязанной правой ногой. Он казался до смерти напуганным, и неудивительно: Рагнар и его дружинники явились во всем блеске – сияющие воины, викинги.
– Говори, что должен, – велел Кьяртан сыну.
Свен посмотрел на Рагнара.
– Я прошу прощения, – пробормотал он.
– Не слышу, – оскалился Рагнар.
– Я прошу прощения, господин, – сказал Свен, дрожа от страха.
– Прощения за что? – спросил Рагнар.
– За то, что сделал.
– И что же ты сделал?
Свен не нашелся что ответить, вместо этого зашаркал ногами и опустил голову. Темные тени поднялись с далекого болота: два ворона летели в долину.
– Ты поднял руку на мою дочь, – сказал Рагнар. – Привязал ее к дереву и сорвал с нее платье.
– Только наполовину, – пробормотал Свен – и, в довершение своих страданий, получил от отца тяжелую затрещину.
– Игра, – обратился Кьяртан к Рагнару, – то была просто игра, господин.
– Ни один мальчишка не смеет играть в такие игры с моей дочерью, – заявил Рагнар.
Я редко видел его разгневанным, но сейчас он был именно таким, мрачным и суровым. Жизнерадостный человек, чей смех эхом отдавался по всему дому, исчез без следа. Он спешился, выхватил меч, свой боевой меч – Сокрушитель Сердец – и направил на Кьяртана.
– Что? Ты оспариваешь мое право?
– Нет, господин. Но он хороший мальчик, сильный, работящий, и славно послужит тебе.
– Он видел то, чего не должен был видеть.
Рагнар подкинул Сокрушитель Сердец, а когда меч перевернулся, сверкая на солнце, поймал его за эфес. Теперь он держал оружие так, как держат кинжал, а не как меч – развернув клинком к себе.
– Утред! – От этого окрика я вздрогнул. – Он сказал, что сорвал платье только наполовину. Это правда?
– Да, господин.
– Значит, полагается и половина наказания, – проговорил Рагнар и ударил эфесом меча прямо в глаз Свену.
Эфесы наших мечей были тяжелыми, иногда украшенными камнями, но какими бы красивыми они ни были, они все равно оставались увесистыми кусками металла. Рукоятка Сокрушителя Сердец, оплетенная серебряной проволокой, выбила Свену правый глаз и превратила глазницу в кровавое месиво, а Рагнар плюнул на Свена и убрал клинок в выстланные овечьей шкурой ножны.
Свен корчился, хныча, держась руками за выбитый глаз.
– Мы квиты, – сказал Рагнар Кьяртану.
Кьяртан колебался. Он был зол, смущен и обижен, но в поединке с ярлом Рагнаром ему было бы не победить.
– Квиты, – согласился он.
– И ты больше не служишь мне, – холодно добавил Рагнар.
Мы поехали домой.
* * *
Настала суровая зима, речки замерзли, снег засыпал их русла, и мир сделался тихим, белым и холодным. На краю леса появлялись волки, солнце в полдень становилось бледным, словно весь его жар выстудил северный ветер.
Рагнар наградил меня серебряным браслетом, первым в моей жизни.
Кьяртана вместе с семьей отослали прочь. Он больше не командовал кораблем Рагнара, не пользовался щедротами Рагнара, теперь он стал человеком без господина и, отправившись в Эофервик, вступил в городской гарнизон. То не было почетной работой: любой честолюбивый датчанин предпочел бы служить хозяину вроде Рагнара, который мог сделать его богатым; воинам же, охранявшим Эофервик, подобных возможностей не представлялось. В их обязанности входило наблюдать за плоскими полями вокруг города и следить, чтобы король Эгберт ничего не замыслил.
