А потом я услышал голоса.
Я разбудил Бриду, и мы оба замерли. Нихтгенга тихонько зарычал, но Брида шикнула на него, и он умолк.
В темноте крались люди, несколько человек подошли к угольной куче, и мы скользнули во мрак под деревьями. Мы оба умели двигаться, словно тени, а Нихтгенга не издал бы ни звука без разрешения Бриды. Голоса доносились снизу, и мы поднялись на холм и съежились в непроглядной тьме. Раздался удар кремня по железу, загорелся небольшой огонек. Кто-то искал тех, кто стережет угольную кучу, но не нашел и спустя некоторое время спустился с холма, а мы двинулись следом.
Заря чуть окрасила восточный край неба серым. На листьях лежал иней, дул ветер.
– Нам нужно предупредить Рагнара, – прошептал я.
– Мы не сможем, – сказала Брида и была права: среди деревьев находился не один десяток человек, все между нами и домом, и мы были слишком далеко, чтобы предупредить криком. Мы попытались обойти незнакомцев и побежали по гребню холма, собираясь спуститься к кузнице, где спал Элдвульф, но не успели преодолеть и половину расстояния, как загорелись огни.
Этот рассвет клеймом врезался в мою память, на ней остались ожоги от горящего дома. Мы ничего не могли сделать, только смотреть. Кьяртан со Свеном привели в нашу долину больше сотни человек, они напали на дом Рагнара, подожгли солому на крыше. Я видел Кьяртана и его сына, они стояли перед домом, освещенные факелами, и когда люди начали выбегать, убивали их копьями и стрелами. Груда тел росла в свете пожара, пламя все разгоралось, ревело, заслоняя собой свет серой зари. Мы слышали, как внутри кричат люди и животные. Несколько человек выскочили с оружием, но их убили те, кто окружили дом: они стояли под каждым окном, у каждой двери и убивали тех, кто спасался бегством, но не всех. Молодых женщин согнали в кучу, Тайру подвели к Свену, он сильно ударил ее по голове, и она лежала у него в ногах, пока он расправлялся с ее семьей.
Я не видел Равна, Рагнара и Сигрид мертвыми, хотя они наверняка погибли. Подозреваю, что они сгорели в доме, когда в ревущем огне, дыму и снопах искр рухнула крыша. Элдвульф тоже погиб, и я плакал. Мне хотелось выхватить Вздох Змея и броситься на тех людей, но Брида меня удержала.
Потом она сказала, что Кьяртан со Свеном наверняка будут прочесывать лес рядом с домом в поисках выживших, и убедила меня вернуться под залитые светом деревья. Заря протянулась по небу металлической полосой, солнце стыдливо пряталось в облаках, когда мы, спотыкаясь, брели наверх – искать спасения среди обломков скал в лесу на холме.
Весь день от дома Рагнара поднимался дым, и всю следующую ночь над темными ветвями деревьев виднелось зарево. Лишь на второе утро вились только тонкие струйки дыма над долиной, где мы совсем недавно были так счастливы. Мы с Бридой подобрались ближе, оба оголодавшие, и увидели, как Кьяртан и его люди роются в углях.
Они вынимали искореженные куски металла; превратившуюся в ком кольчугу; серебро, сплавившееся в слитки. Они забрали все, что можно было использовать или продать. Они были недовольны, словно нашли слишком мало, хотя набрали достаточно, даже вывезли на телеге инструменты и наковальню Элдвульфа. Тайру, с веревкой на шее, посадили на лошадь, которую повел в поводу одноглазый Свен. Кьяртан помочился на кучу догорающих углей и засмеялся каким-то словам своего воина. После полудня они ушли.
Мне было шестнадцать, и я больше не был ребенком.
А Рагнар, мой господин, мой отец, был мертв.
* * *
Тела лежали в золе; невозможно было понять, кто есть кто, невозможно было даже отличить мужчин от женщин: в жарком пламени мертвецы съежились и походили теперь на детей, а дети – на младенцев. Тех, кто погиб снаружи, можно было опознать, и среди них я нашел Элдвульфа и Анвенда, раздетых донага. Я искал Рагнара, но так и не нашел. Я гадал, почему он не выскочил из дома с мечом в руке, и решил, что он предпочел умереть так, чтобы не видели враги.
Мы нашли еду в одном из погребов, который пропустили люди Кьяртана, обыскивая дом. Пришлось разгребать горячие головешки, чтобы добраться до погреба; хлеб, сыр и мясо отдавали пеплом, но мы все равно поели. Молча.
Вечером к дому начали робко подходить англичане, оглядывая пожарище. Они боялись меня, считая датчанином, и опустились на колени, когда я подошел. То были немногие спасшиеся счастливцы, потому что Кьяртан вырезал всех нортумбрийцев в Сюннигтвайте, даже детей, громко обвиняя их в сожжении дома Рагнара. Люди, должно быть, знали, что это его рук дело, но устроенная им в Сюннигтвайте резня все запутала, и потом многие считали, будто англичане и в самом деле напали на дом Рагнара, а Кьяртан отомстил им. И вот сейчас перед нами стояли уцелевшие.
– Приходите утром, – сказал я им, – похороните тела.
– Да, господин.
– Вы получите награду, – пообещал я, понимая, что придется расстаться с одним из моих драгоценных браслетов.
– Да, господин, – ответил один из них.
Потом я спросил, знают ли они, что произошло. Они перепугались, но наконец один из них сказал, будто ярл Рагнар готовил восстание против короля Риксига. Англичанин, служивший Кьяртану, рассказал об этом, когда приходил за элем. Еще этот англичанин посоветовал людям спрятаться до того, как Кьяртан начнет истреблять обитателей долины.
– Ты знаешь, кто я? – спросил я англичанина.
– Лорд Утред, господин.
– Никому не говори, что я жив, – велел я, и он удивленно уставился на меня.
Я решил, что Кьяртан должен считать меня мертвым, должен думать, что одно из обгоревших тел в доме – мой труп. Самому Кьяртану я был безразличен, но я не хотел, чтобы за мной охотился Свен.
– Возвращайся утром, – повторил я, – получишь серебро.
Есть такая вещь, как кровная месть. Она существует у всех, даже у англосаксов, несмотря на их показное смирение. Убьешь кого-то из моей семьи – и я убью кого-нибудь из твоей. Так продолжается поколение за поколением, пока одна из семей не исчезает с лица земли. И Кьяртан только что развязал кровную месть. Я не знал – как, не знал – когда, не знал – где, но знал, что отомщу за Рагнара. Я поклялся в этом той ночью.
И той ночью я стал богат. Брида подождала, пока уйдут англичане, а потом отвела меня к обугленным останкам кузницы Элдвульфа и показала на большой обгорелый обрубок вяза – кусок дерева, на котором стояла наковальня.
– Нужно его отодвинуть, – сказала она.
Мы двигали гигантский пень вдвоем. Под ним не оказалось ничего, кроме земли, но Брида велела мне копать, и, за неимением других инструментов, я копал Осиным Жалом. Прокопав на глубину одной ладони, я наткнулся на металл. Золото. Настоящее золото. Монеты и небольшие слитки. Монеты оказались странными, с надписями, каких я никогда раньше не видел, – то были не датские руны, не английские буквы, а нечто непонятное. Потом я узнал, что это монеты народа, живущего далеко в пустыне, поклоняющегося богу по имени Аллах. Должно быть, Аллах был богом огня, ведь корень "аль" в нашем английском языке означает "сжигать". На свете много богов, и люди, которые поклонялись Аллаху, сделали хорошие монеты. В ту ночь мы выкопали сорок восемь монет и несколько кусочков золота.
