– Флот, – сказал Альфред, хмурясь. – Он может перекрыть датчанам выход из Пула?
– Нет, господин.
– Нет? – резко переспросил он. – Почему нет?
– Потому что у нас двенадцать кораблей, а у них больше двух сотен, господин. Мы могли бы уничтожить несколько датских судов, но в итоге они все равно нас потопят, и у вас не станет флота, тогда как у них по-прежнему будет больше двухсот кораблей.
Мне показалось, что Альфред и сам это знает, но ему все равно не понравился ответ. Он сморщился и молча сделал еще несколько шагов.
– Я рад, что ты женился, – отрывисто сказал он.
– На долге, – колко отозвался я.
Королю не нравился мой тон, но он меня не одернул.
– Долг этот, Утред, – укоризненно проговорил он, – долг церкви, и ты должен с благодарностью его принимать. Кроме того, ты молод, у тебя будет время выплатить все. Господь, не забывай, любит тех, кто с радостью дает.
Это было одно из любимых высказываний короля, после я слышал его тысячи раз. Альфред развернулся на каблуках и обернулся.
– Я жду тебя на переговорах, – и, не объясняя, для чего именно он меня ждет, не дав ответить, король ушел.
С Гутрумом шли переговоры. На полпути между лагерем Альфреда и западной стеной Верхама натянули полог, и под этим навесом выковывались условия перемирия. Альфред предпочел бы атаковать Верхам, но подступ к крепости был узким, стена высокой и очень крепкой, а датчан собралось бесчисленное множество. Решись король на такой рискованный шаг, датчане выиграли бы битву, и Альфред оставил мысль о нападении.
Что касается датчан, они оказались в ловушке. Они полагались на Хальфдана, который должен был ударить в тыл Альфреду, но Хальфдан погиб в Ирландии, а конных воинов Гутрума явилось слишком много, чтобы они могли уйти на кораблях. Их было столько же, сколько моряков, а если бы они попытались пройти по суше, им пришлось бы драться с Альфредом на узкой полоске земли между двумя реками, что означало бы огромные потери. Я помнил слова Равна о том, что датчанам нельзя терять много воинов, потому что они не смогут быстро заменить погибших. Конечно, Гутрум мог бы остаться там, где находился, но тогда Альфред, разумеется, осадил бы крепость: он уже распорядился опустошить все амбары, погреба и овины вокруг Пула. Грядущая зима погубила бы датчан.
Получалось, что обе стороны хотят мира. Альфред с Гутрумом уже давно обсуждали условия, а я приехал как раз к концу переговоров. Погода была уже не та, чтобы датский флот решился на длительное путешествие в обход южного побережья Уэссекса, поэтому Альфред разрешил Гутруму зимовать в Верхаме. Он также согласился поставлять датчанам провиант при условии, что они не станут совершать набегов, и согласился дать им серебра, зная, как падки датчане на серебро. Они, со своей стороны, обещали, что будут мирно зимовать в Верхаме, а весной тихо уйдут: корабли их вернутся в Восточную Англию, а конники пройдут через Уэссекс в сопровождении наших воинов, которые доведут их до самой Мерсии.
Ни одна из сторон не верила обещаниям другой, поэтому требовались гарантии: от каждой стороны нужны были заложники, причем высокого звания, иначе жизнь их ничего не будет стоить. К Альфреду привели дюжину незнакомых мне датских ярлов, и столько же знатных англичан доставили к Гутруму.
Вот для чего меня позвали. Вот почему Альфред держался со мной так отчужденно: он с самого начала знал, что одним из заложников буду я. В тот год пользы от меня было немного, потому что флот не играл никакой роли в войне, но титул остался при мне, потому я и попал в число избранных. Я был олдерменом Утредом, славным только своей знатностью, и видел, как широко улыбался Одда Младший, когда мое имя назвали в числе заложников.
Гутрум с Альфредом принесли клятвы. Альфред настоял, чтобы датский вождь произносил клятву, положив правую руку на священные реликвии, которые Альфред постоянно возил с собой: перо голубя, выпущенного из ковчега Ноем, перчатку святого Седда и, самое главное, кольцо с ноги Марии Магдалины. Священное кольцо, как называл его Альфред. Озадаченный датчанин положил руку на кусочек золота и поклялся, что сдержит обещания, а потом потребовал, чтобы Альфред держал руку на кости в волосах Гутрума, и король англосаксов поклялся мертвой матерью вождя датчан, что сдержит слово. Лишь когда были произнесены клятвы, освященные золотом святой и костью матери, произошел обмен заложниками. Только тут Гутрум, должно быть, меня узнал, потому что окинул пристальным взглядом, а затем нас с церемониями доставили в Верхам.
Где меня приветствовал ярл Рагнар, сын Рагнара.
* * *
Это была радостная встреча. Мы с Рагнаром обнялись, как братья, – да я и считал его братом. Он хлопал меня по спине, наливал эль и рассказывал новости. Кьяртан и Свен все еще живы и по-прежнему в Дунхолме. Рагнар вызвал его на официальный разговор, куда обеим сторонам запрещалось приносить оружие, Кьяртан поклялся, что не повинен в сожжении дома, и заявил, что понятия не имеет, что случилось с Тайрой.
– Негодяй лгал, – сказал Рагнар, – я знаю, что лгал. А он знает, что умрет.
– Но не сейчас?
– А как я могу взять Дунхолм?
Брида тоже была здесь, она делила с Рагнаром постель и приветливо меня встретила, но не так радостно, как Нихтгенга, который скакал вокруг, вылизывая мне лицо. Брида удивилась, когда узнала, что я скоро стану отцом.
– Но это пойдет тебе на пользу, – заметила она.
– На пользу? Это почему?
– Потому что тогда ты станешь настоящим мужчиной.
Я думал, что и без того мужчина, хотя одного мне все-таки не хватало. Я никому в этом не признавался, ни Милдрит, ни Леофрику, ни Рагнару с Бридой. Я дрался с датчанами, видел, как горят корабли и тонут люди, но ни разу не сражался в большом клине. Я дрался только в маленьких, команда одного корабля на команду другого, но никогда еще не стоял на большом поле, не видел, как знамена врага закрывают солнце, не ощущал страха, который возникает, когда сотни или даже тысячи людей готовятся сойтись в кровавой схватке. Я был под Эофервиком и у холма Эска, видел, как сталкиваются два клина, но не сражался в переднем ряду. Я участвовал в битвах, но все они были маленькими, а маленькие битвы заканчиваются быстро. Я никогда не принимал участия в длительном кровопролитии, в том ужасном сражении, когда тобой овладевают усталость и жажда, а враги, хоть ты и перебил их уже немало, продолжают наступать. Только когда я испытаю все это, думал я, тогда и смогу назвать себя настоящим мужчиной.
Я скучал по Милдрит, и это меня удивляло. Еще я скучал по Леофрику, хотя и был несказанно рад обществу Рагнара.
Жизнь заложника оказалась легкой. Мы жили в Верхаме, сытно ели, глядя, как убывают серые зимние дни. Одним из заложников был кузен Альфреда, священник по имени Вэлла; он боялся и иногда плакал, но остальные были вполне довольны. Хакка, который когда-то командовал флотом, тоже оказался среди заложников, единственный, кого я знал. Но я проводил время с Рагнаром и его воинами, которые приняли меня за своего и даже снова пытались сделать из меня датчанина.
