– Привет, лодыри! Я поднялась несколько часов назад.
Это, безусловно, было ее личное дело. Доктор, без сомнения,
обычно завтракает рано, и заботливая сестра подает ему чай или кофе. Но это
отнюдь не значит, что можно являться чуть свет к дремлющим соседям. Половина
десятого – неподходящее время для утреннего визита.
Меган проскользнула обратно в дом и отправилась в столовую,
чтобы, как я понял, продолжить прерванный завтрак.
– Я не буду входить, – сказала Айми Гриффитс, хотя
я не понимаю, почему приличнее вызывать людей наружу и говорить с ними на
крыльце, вместо того чтобы разговаривать в доме. – Я лишь хотела спросить
у мисс Бартон, нет ли у нее лишних овощей для нашей палатки на ярмарке в
Ред-Кросс. Если есть, то я попрошу Оуэна заехать за ними на машине.
– Вы, похоже, выходите из дома очень рано, –
сказал я.
– Кто рано встает, тому бог подает, – ответила
Айми. – В такое время гораздо больше шансов застать людей дома. Отсюда я
пойду к мистеру Паю. И я должна быть в Брентоне днем. Скауты.
– Ваша энергия меня подавляет, – сказал я; в этот
момент зазвонил телефон, и я вернулся в холл, чтобы взять трубку, покинув
Джоанну, бормочущую что-то весьма сомнительное о ревене и французских бобах и
демонстрирующую полное незнание огорода.
– Да? – сказал я в телефонную трубку.
На другом конце послышался глубокий вздох, смущенное
сопение, и нерешительный женский голос произнес:
– О!
– Да? – повторил я ободряюще.
– О! – вновь произнес голос, а затем гнусаво
спросил: – Это… это, я надеюсь… это «Литтл Фюрц»?
– Это «Литтл Фюрц».
– О! – Очевидно, с этого восклицания начиналось
любое предложение. Голос спросил осторожно: – Могу я поговорить прямо сейчас с
мисс Патридж?
– Конечно, – сказал я. – Кто ее спрашивает?
– О! Скажите ей, это Агнес, ладно? Агнес Вадл.
– Агнес Вадл?
– Да, так.
Подавив в себе желание выругаться, я положил телефонную
трубку на стол и, подойдя к лестнице, ведущей на второй этаж, окликнул Патридж,
звуки деятельности которой доносились сверху:
– Патридж! Патридж!
Патридж возникла на верхней ступеньке, держа в руке длинную
метелку и выглядя как «Ну, что еще?», что слишком явственно отличалось от ее
обычных респектабельных манер.
– Да, сэр?
– Агнес Вадл хочет поговорить с вами по телефону.
– Простите, сэр?
Я повысил голос:
– Агнес Вадл!
Я произнес фамилию так, как расслышал ее. Но мне пришлось
выслушать и точный вариант:
– Агнес Вуддел… Что ей могло понадобиться?
В сильном смущении Патридж бросила свою метелку и мгновенно
сбежала вниз, треща платьем из набивного ситца.
Чтобы не показаться Патридж навязчивым, я вышел в столовую,
где Меган, как голодный волчонок, уминала почки и бекон. Меган, в отличие от
Айми Гриффитс, не делала «великолепное утреннее лицо». Она грубовато ответила
на мое приветствие и продолжала есть в молчании.
Я развернул утреннюю газету, а минутой или двумя позже вошла
Джоанна, выглядевшая довольно расстроенной.
– Вот так так! – сказала она. – Я очень
устала. И думаю, что я продемонстрировала полное невежество относительно того,
когда что растет. Разве молодых бобов нет в это время года?
– Август, – буркнула Меган.
– Да, но в Лондоне они есть всегда, – сказала
Джоанна, защищаясь.
– Консервы, милая дурочка, – сказал я. – Их
привозят в кораблях-холодильниках из колоний.
– Как слоновую кость, обезьян и павлинов? –
спросила Джоанна.
– Разумеется.
– Я бы предпочла павлинов, – сообщила Джоанна глубокомысленно.
– А мне больше всех нравятся обезьянки, – сказала
Меган.
Задумчиво обдирая кожицу с апельсина, Джоанна проговорила:
– Хотела бы я знать, что чувствуют люди вроде Айми
Гриффитс, которые прямо лопаются от здоровья, избытка энергии и наслаждения
жизнью… Как вы думаете, она когда-нибудь устает, или бывает в плохом
настроении, или… или грустит?
Я сказал, что совершенно уверен в том, что Айми Гриффитс
никогда не грустит, и вслед за Меган вышел через открытое французское окно на
веранду.
Стоя там и куря трубку, я слышал, как Патридж вошла в
столовую из холла и произнесла мрачным голосом:
– Могу я поговорить с вами, мисс?
«Черт побери, – подумал я, – надеюсь, Патридж не
намерена уведомить нас о своем уходе. Эмили Бэртон будет весьма раздосадована,
случись такое».
Патридж продолжила:
– Я должна извиниться, мисс, за этот звонок. Надо
сказать, та юная особа, которая звонила мне, могла бы и разбираться в таких
вещах. У меня никогда не было обыкновения пользоваться телефоном или позволять
моим приятелям звонить мне, и я действительно чувствую себя виноватой из-за
того, что такое могло случиться и что хозяину пришлось ответить на звонок, ну и
вообще…
– Но все в порядке, Патридж, – сказала Джоанна
мягко. – Почему бы вашим друзьям и не воспользоваться телефоном, если им
хочется поговорить с вами?
Хоть я и не видел лица Патридж, но почувствовал, что оно
было мрачнее обыкновенного, когда она холодно ответила:
– Ничего подобного никогда не случалось в этом доме.
Мисс Эмили никогда не допустила бы этого. Я уже сказала, я прошу меня извинить
за то, что произошло, но Агнес Вуддел – девушка, которая звонила, – очень
расстроена, и она слишком молода, чтобы понимать, что можно, а чего нельзя в
доме джентльмена.
«Вот это как раз для Джоанны», – подумал я,
развеселившись.
– Агнес, мисс, – продолжала Патридж, – здесь
служила под моим началом. Ей было всего шестнадцать, когда она сюда пришла
прямо из приюта. Видите ли, у нее нет ни дома, ни матери, ни каких-либо
родственников, кто мог бы ей дать совет, и она привыкла обращаться ко мне. Я
могу ей объяснить, что к чему, видите ли.
– Да? – произнесла Джоанна и замолчала, ожидая.
Очевидно, должно было следовать продолжение.
– Поэтому я позволила себе спросить вас, мисс: не разрешите
ли вы Агнес прийти сегодня днем к чаю на кухне? У нее выходной, видите ли, и
она хочет о чем-то со мной посоветоваться. Мне кажется, это что-то из ряда вон
выходящее.
