– Нет, она ничего такого не говорила. Она была очень
тихая девушка, вы знаете, и говорила мало.
– Ну да, в отличие от второй прислуги!
– Да, Роза говорит слишком много. Иной раз я вынуждена
пресекать ее неуместные высказывания.
– И еще, вы не могли бы рассказать мне точно, что
произошло вчера днем? Все, что сможете вспомнить.
– Ну, мы обедали, как обычно, в час. И мы немножко
спешили. Я не могу позволить, чтобы мальчики бездельничали. Так, погодите…
Мистер Симмингтон вернулся в контору, и я помогла Агнес накрыть стол к ужину.
Мальчики убежали в сад, потом я их забрала оттуда.
– Куда вы пошли?
– В направлении к Комб-Экру, тропинкой через
луг, – мальчики намеревались ловить рыбу. Я забыла их приманки и вернулась
за ними.
– Во сколько это было?
– Дайте подумать… Мы вышли около трех, примерно без
двадцати или чуть позже. Меган собиралась пойти с нами, но передумала. Она
уехала на своем велосипеде. Она просто помешалась на велосипедных прогулках.
– Я имел в виду, в какое время вы вернулись за
приманками? Вы входили в дом?
– Нет, я забыла их в оранжерее, за домом. Я не знаю, во
сколько это было. Возможно, без десяти три.
– Вы видели Меган или Агнес?
– Меган должна была уже уехать, я думаю. Нет, я не
видела Агнес. Я никого не видела.
– А после этого вы отправились удить рыбу?
– Да, мы пошли вдоль реки. Мы ничего не поймали. Мы
редко что-либо ловим, но мальчикам сам процесс рыбной ловли доставляет большое
удовольствие. Брайан немного промок. Я переодела его, когда мы вернулись.
– Вы готовите чай по средам?
– Да. В гостиной все бывало готово для мистера
Симмингтона. Мне нужно было только заварить чай, когда он приходил. Дети и я
пили чай в классной комнате, и Меган, конечно. Там у меня было все, что
нужно, – в буфете.
– Во сколько вы этим занялись?
– Без десяти пять. Я забрала детей наверх и начала
готовить чай. Потом, в пять часов, когда пришел мистер Симмингтон, я
спустилась, чтобы заварить чай ему, но он сказал, что будет пить чай с нами, в
классной комнате. Мальчики были просто счастливы. Потом мы играли в «Поймай
зверя». Сейчас об этом подумать – так просто ужасно, ведь бедная девочка все
это время лежала в чулане!
– Этим чуланом обычно кто-нибудь пользовался?
– О нет, его использовали только для того, чтобы
складывать всякое тряпье. Шляпы и пальто висят в маленькой гардеробной, справа
от входной двери. В тот чулан могли не заглядывать месяцами.
– Понятно. И вы не заметили ничего необычного, ничего
ненормального, совсем ничего, когда вернулись?
Голубые глаза широко распахнулись.
– О нет, инспектор, совершенно ничего! Все было так,
как обычно. Это как раз самое ужасное!
– А неделей раньше?
– Вы имеете в виду день, когда миссис Симмингтон…
– Да.
– О, это было ужасно… ужасно!
– Да-да, я понимаю. Тогда вы тоже днем выходили?
– О да, я всегда вывожу детей днем на прогулку – если
погода достаточно хорошая. Утром мы делаем уроки. Мы в тот день ходили на
вересковую пустошь, я помню… довольно далеко. Я испугалась тогда, что вернулась
слишком поздно, потому что, когда я проходила через калитку, я увидела мистера
Симмингтона, идущего из конторы, – на другой стороне улицы, а я ведь еще
не поставила чайник, но было только без десяти пять…
– Вы не поднялись к миссис Симмингтон?
– О нет. Я никогда этого не делала. Она обычно отдыхала
после обеда. У нее были частые приступы невралгии, и, как правило, они
начинались после еды. Доктор Гриффитс прописал ей какие-то порошки. Она обычно
ложилась и пыталась заснуть.
Нэш небрежно спросил:
– Значит, никто не приносил ей почту?
– Дневную почту? Нет, я заглядывала в почтовый ящик и
складывала письма на столик в холле, когда возвращалась. Но частенько миссис
Симмингтон спускалась и забирала их сама. Она же не спала весь день. Она обычно
просыпалась к четырем.
– Вас не обеспокоило, что в тот день она не проснулась
к этому времени?
– О нет, я ни о чем таком и не подумала. Мистер
Симмингтон как раз вешал свое пальто в холле, и я сказала: «Чай еще не совсем
готов, но чайник уже закипает», и он кивнул и позвал: «Мона, Мона!» А поскольку
миссис Симмингтон не ответила, он поднялся в ее спальню, и это, должно быть,
было для него ужасным потрясением. Он позвал меня, и я прибежала, и он сказал:
«Уведите детей», а потом позвонил доктору Гриффитсу, и мы все забыли про
чайник, и у него прогорело дно. О боже, это было страшно, ведь она была такая
веселая и бодрая за обедом!
Нэш резко спросил:
– Мисс Холланд, каково ваше мнение о том письме, что
она получила?
Элси Холланд вспыхнула:
– О, я думаю, это безнравственно… безнравственно!
– Я не это имел в виду. Как вы думаете, это правда?
Элси Холланд твердо заявила:
– Нет, разумеется, я так не думаю. Миссис Симмингтон
была очень чувствительна… по-настоящему чувствительна. Она все принимала близко
к сердцу. И она была очень… ну, щепетильна. – Элси порозовела. –
Что-либо в таком роде – грязное, я имею в виду, – могло довести ее до
сильного потрясения.
Нэш помолчал немного, потом спросил:
– А вы не получали таких писем, мисс Холланд?
– Нет. Нет, я не получала.
– Вы уверены? Пожалуйста, – он поднял руку, –
не спешите с ответом. Не слишком-то приятно получать такое, я понимаю. И иногда
люди не хотят в этом признаваться. Но в данном случае очень важно, чтобы мы
узнали. Мы прекрасно осведомлены, что все, что утверждается в этих
письмах, – лишь наглая ложь, так что ни к чему смущаться.
– Но я их не получала, лейтенант. Действительно не
получала! Ничего в этом роде!
Она негодовала, почти плакала, и ее запирательство выглядело
совершенно искренним.
Когда она вернулась к детям, Нэш встал у окна, глядя наружу.
– Ну, – сказал он, – вот так дела! Она
говорит, что не получала таких писем. И так говорит, словно это правда.
– Конечно. Я уверен, что она не врет.
– Хм-м, – протянул Нэш. – В таком случае я
хотел бы знать, почему этот черт ее не зацепил?
