– Конечно, конечно, – согласился мистер
Пай. – Мясник, булочник, продавец подсвечников… Шествует Молва,
изукрашенная множеством языков! Лимсток, увы! – пойди он прахом. Анонимные
письма, убийства, масса уголовных склонностей.
Эмили Бэртон нервно сказала:
– Никто не думает… нет же такой мысли… что… что это
между собой связано.
Мистер Пай на лету подхватил идею:
– Интересное предположение! Девушка что-то знала, и
из-за этого ее убили. Да, да, весьма многообещающе! Как умно с вашей стороны
догадаться об этом!
– Я… я не могу этого вынести!
Эмили Бэртон резко оборвала разговор и пошла прочь, шагая
очень быстро.
Пай посмотрел ей вслед. Его ангельское личико насмешливо
сморщилось. Он вновь повернулся ко мне и осторожно покачал головой:
– Чувствительная душа. Очаровательное создание, вам не
кажется? Как старинное произведение искусства. Она, знаете, не принадлежит к
своему собственному поколению, она – из поколения предыдущего. Ее мать, должно
быть, имела очень сильный характер. Я бы сказал, она словно накрыла семью
чехлом, остановив время около 1870 года. Целая семья, упрятанная под стеклянным
колпаком. Мне нравится наталкиваться на такие явления.
Мне не хотелось говорить о старинных произведениях
искусства.
– А что вы вообще думаете обо всем этом деле? –
спросил я.
– Что вы имеете в виду?
– Анонимные письма, убийство…
– Наш местный рост преступности? А вы?
– Я спросил вас первым, – сказал я любезно.
Мистер Пай сказал осторожно:
– Знаете ли, я изучаю всякие отклонения. Мне это
интересно. Люди, которые очевидно несчастливы, делают иной раз совершенно
фантастические вещи. Возьмите случай с Лиззи Борден. Этому нет разумного
объяснения. А в нашем случае я бы посоветовал полиции – изучайте характер.
Оставьте эти ваши отпечатки пальцев, и измерения почерка, и микроскопы.
Наблюдайте вместо этого, что люди делают со своими руками, и отмечайте малейшие
особенности их поведения, и как они едят, и не смеются ли они иной раз без видимых
резонов…
Я вздернул брови.
– Сумасшедший? – произнес я.
– Совершенно, совершенно сумасшедший, – подтвердил
мистер Пай и добавил: – Но вам никогда об этом не догадаться!
– Кто?
Его глаза встретились с моими. Он улыбался.
– Нет-нет, Бартон, это будет сплетня. Мы не можем
добавить еще одну сплетню к тем, что уже есть.
И он грациозно поскакал по улице.
Глава 6
Пока я стоял, изумленно глядя вслед мистеру Паю, открылась
церковная дверь и вышел преподобный Кэйлеб Дан-Кэлтроп.
Он неопределенно улыбнулся мне.
– Доброе… доброе утро, мистер… э… э…
Я помог ему:
– Бартон.
– Конечно, конечно, вы не должны думать, будто я вас не
помню. Просто ваше имя на мгновение выскользнуло из моей памяти. Прекрасный
день.
– Да. – Я ответил слишком коротко.
Он всмотрелся в меня:
– Но что-то… что-то… ах да, это бедное, несчастное
дитя, которое служило у Симмингтонов. В это трудно поверить, но я должен
признать, что среди нас есть убийца, мистер… э… Бартон.
– Это выглядит немножко фантастичным, – сказал я.
– И еще кое-что мне сказали. – Он наклонился ко
мне. – Я узнал, что здесь появились анонимные письма. До вас доходил слух
о чем-либо подобном?
– Доходил, – сказал я.
– Подлые и трусливые дела. – Он помолчал и излил
огромный поток латыни. – Эти слова Горация весьма здесь применимы, вы
согласны? – спросил он.
– Абсолютно, – ответил я.
Больше мне не встретился никто, с кем бы я мог поговорить с
пользой для себя, поэтому я отправился домой, заглянув еще за табаком и
бутылкой шерри – чтобы узнать мнение простого торговца о преступлении.
«Грязный бродяга» – таков был приговор.
– Подошел к двери – они часто так делают – и
пожаловался да попросил денег. А если девочка дома одна была, он и тюкнул ее.
Моя сестра Дора, она в Комб-Экре, она видела такого, по своему опыту
знает, – пьяный, конечно, и стишки продавал, маленькие такие,
отпечатанные…
История была долгой и заканчивалась тем, что неустрашимая
Дора храбро захлопнула дверь перед лицом этого человека и спряталась и
забаррикадировалась в некоем таинственном убежище, которое, как я понял из
тонких намеков, было не чем иным, как уборной. «И там она и оставалась, пока ее
хозяйка не вернулась!»
Я добрался до «Литтл Фюрц» лишь за несколько минут до обеда.
Джоанна стояла у окна гостиной, совершенно ничем не занятая,
и выглядела так, словно мысли ее блуждали невероятно далеко.
– Что с тобой происходит? – спросил я.
– О, не знаю. Ничего особенного.
Я вышел на веранду. Два стула были придвинуты к черному
столику, и там стояли два пустых стакана из-под шерри. На одном из стульев
находился предмет, на который я смотрел некоторое время в замешательстве.
– Что это за куча земли?
– О, – сказала Джоанна, – я думаю, это
фотография больной селезенки или чего-то в этом роде. Доктору Гриффитсу
показалось, что мне будет интересно на это взглянуть.
Я посмотрел на фотографию с некоторым любопытством. У
каждого мужчины свои способы искать расположения женщины. Лично я не стал бы
этого делать при помощи снимка селезенки, больной или еще какой-то. Однако нет
сомнений, что Джоанна о ней что-то спрашивала!
– Не слишком аппетитно, – сказал я.
Джоанна согласилась, что это, пожалуй, так.
– Как там Гриффитс? – спросил я.
– Он выглядит усталым и очень несчастным. Я думаю, у
него что-то особое на уме.
– Селезенка, не поддающаяся лечению?
– Не будь дураком. Я имею в виду что-то серьезное.
– Я бы сказал, что у него ты на уме. Я бы хотел, чтобы
ты оставила его в покое, Джоанна.
– Ой, заткнись. Я ничего такого не делаю.
– Женщины всегда так говорят.
Джоанна, разозлившись, вихрем вылетела из комнаты.
Больная селезенка начала сморщиваться под солнечными лучами.
Я взял ее за уголок и унес в гостиную. Меня она не трогала, но я осмелился
предположить, что это одно из сокровищ Гриффитса.
