Таким образом, я вместе с Нэшем и Паркинсом вошел в дом
через заднюю дверь, которая была уже отперта. И я ждал вместе с Нэшем на
лестничной площадке, спрятавшись за бархатной портьерой, скрывающей окно в
нише, пока часы в доме не пробили два. Открылась дверь спальни Симмингтона, и
он прошел через площадку в комнату Меган.
Я не вздрогнул и не шевельнулся, потому что знал, что
сержант Паркинс – там, в комнате, скрытый распахнутой дверью; я знал, что
Паркинс добрый человек и прекрасный специалист, но я не был уверен в том, что
сумею сохранить спокойствие и не взорваться.
И, ожидая там, с глухо колотящимся сердцем, я увидел
Симмингтона, выходящего из комнаты с Меган на руках и несущего ее вниз по
лестнице; а мы с Нэшем крались за ним на благоразумной дистанции.
Симмингтон внес Меган в кухню, удобно устроил ее голову в
газовой духовке и открыл газ как раз в тот момент, когда Нэш и я вошли в
кухонную дверь и включили свет.
И это был конец Ричарда Симмингтона. Он сломался. Он и не
пытался бороться. Он знал, что проиграл и погиб.
Наверху я сел у постели Меган, ожидая, когда она очнется, и
обстоятельно проклиная Нэша.
– Откуда вы знаете, что с ней все в порядке? Это был
слишком большой риск!
Нэш был совершенно откровенен:
– Всего лишь немного снотворного в молоке, которое она
всегда пьет перед сном. Ничего больше. Само собой разумеется, он не мог
рискнуть отравить ее. Насколько это его касалось, дело закончилось с арестом
мисс Гриффитс. Он не мог позволить себе иметь в доме какую-то таинственную
смерть. Никакого насилия, никакого яда. Ну а эта непонятная девушка вроде
зациклилась на самоубийстве матери и в конце концов пошла и сунула голову в
газовую духовку – что ж, люди только и скажут, что она никогда не была вполне
нормальной и что потрясение от смерти матери ее добило.
Я сказал, глядя на Меган:
– Уж очень долго она не приходит в себя.
– Вы слышали, что говорил доктор Гриффитс? Сердце,
пульс – все в абсолютном порядке; она всего лишь спит и проснется естественным
образом. Это снотворное он дает множеству своих пациентов, он так говорит.
Меган шевельнулась. Что-то пробормотала. Лейтенант Нэш
деликатно вышел из комнаты.
Вскоре Меган открыла глаза:
– Джерри.
– Привет, милая.
– Я все правильно сделала?
– Ты могла бы стать шантажисткой уже в колыбели!
Меган снова закрыла глаза. Потом прошептала:
– Вчера вечером я… я писала тебе… на случай, если… если
что-нибудь будет не так. Но я так захотела спать к концу… Оно там.
Я прошел через комнату к письменному столу. В затрепанном
маленьком блокноте я нашел незаконченное письмо Меган.
Оно начиналось так:
«Мой дорогой Джерри, я читала моего школьного Шекспира, тот
сонет, который начинается со слов:
Ты насыщаешь взгляд, как тело – хлеб,
Как влага освежающая – землю…
И я поняла, что все-таки люблю тебя, потому что именно это я
чувствую…»
– Как видите, – сказала миссис Дан-Кэлтроп, –
я была совершенно права, вызвав специалиста.
Я уставился на нее. Мы все находились в доме викария.
Снаружи хлестал дождь, а здесь горел чудесный огонь в камине, и миссис
Дан-Кэлтроп блуждала по комнате, зверски избивая диванную подушку и водрузив ее
затем – из каких-то собственных соображений – на фортепиано.
– Но когда? – спросил я, удивленный. – И кто
это был? Чем он занимался?
– Это отнюдь не «он», – ответила миссис
Дан-Кэлтроп.
Широким жестом она указала на мисс Марпл. Мисс Марпл уже
закончила пушистое вязанье, и теперь при ней был клубок хлопковых ниток, а она
орудовала крючком.
– Вот мой эксперт, – сказала миссис
Дан-Кэлтроп. – Джейн Марпл. Посмотрите на нее хорошенько. Я вам говорю:
эта женщина знает все проявления человеческой безнравственности лучше, чем
кто-либо иной.
– Я не думаю, что тебе следует излагать все подобным
образом, – пробормотала мисс Марпл.
– Но это так!
– Любой станет разбираться в человеческой натуре, живя
круглый год в деревне, – безмятежно сказала мисс Марпл.
Затем, почувствовав, видимо, чего от нее ждут, она отложила
крючок и прочитала лекцию об убийстве – в мягкой манере старой девы.
– Все самое главное в этом случае просто лежало на
поверхности. Большинство преступлений, видите ли, до глупости примитивны. И это
было таким же. Все было весьма разумно и неприкрыто – и совершенно понятно;
хотя и неприятно, конечно.
– Весьма неприятно!
– Решение действительно было совершенно очевидным. Вы
все это видели, вы знали, мистер Бартон.
– Ничего я не знал!
– Знали. Вы всё полностью мне и показали. Вы видели
отлично все отношения между фактами, но вы не сумели поверить своим глазам и
понять, что все это означает. Начать с этой навязчивой фразы – «Нет дыма без
огня». Она вас раздражала, и вы совершенно верно определили, что это было на
самом деле – дымовая завеса. Ложный след, видите ли; вы смотрели не туда, куда
надо, – на анонимные письма, но вся суть в том, что не было анонимных
писем!
– Но, дорогая мисс Марпл, я могу вас уверить – они были.
Я сам их получал.
– О да, но они не были настоящими. Милая Мод была в
смятении из-за них. Даже в таком мирном Лимстоке вполне хватает сплетен, и могу
вас уверить – любая женщина, живущая здесь, знает их и пользуется ими. Но
мужчина, видите ли, не интересуется сплетнями, особенно такой нелюдимый,
логичный человек, как мистер Симмингтон. А настоящая женщина, пиши она такие
письма, могла бы сделать их куда более конкретными. Так что, если бы вы не
обратили внимания на дым и пошли бы к огню, вы бы знали, где его искать. Вы
почти добрались до истинного значения происшедшего. А ведь в результате всех
этих писем случилось только одно – умерла миссис Симмингтон.
Но тогда естественным было бы подумать: кто мог хотеть
смерти миссис Симмингтон? И конечно, первым человеком, о котором думают в таком
случае, боюсь, является муж. Можно, конечно, спросить: каковы причины? Каков
мотив? Например, другая женщина?
И первое, что я услышала, – в доме есть очень
привлекательная молодая гувернантка. Все ясно, не так ли? Мистер Симмингтон,
весьма сухой, сдержанный, бесчувственный человек, устал от ворчливой,
невротичной жены, и вот неожиданно появляется молодое сияющее создание.
