— Если я нарушу данную Альфреду клятву, ты нарушишь свою, данную мне?
— Нет, господин, — ответил тот, снова улыбнувшись. — Я бы скучал по тебе, но ты не будешь скучать по Альфреду.
— Не буду, — признал я.
Наша беседа замерла под дождем и ветром, но слова Финана продолжали звучать в моей голове и беспокоили меня.
Мы провели ночь рядом с огромной усыпальницей Святого Альбана. Римляне построили здесь город, но теперь тот пришел в упадок, поэтому мы остановились в датском доме сразу к востоку от города. Наш хозяин был достаточно гостеприимен, но сдержан в речах. Он признался, что слышал — Зигфрид привел своих людей в старую часть Лундена, но не осуждал это и не порицал.
Как и я, он носил амулет-молот, но у него имелся священник-сакс, который помолился над трапезой, состоявшей из хлеба, бекона и бобов. Присутствие священника напоминало, что этот дом находится в Восточной Англии, а та — официально христианская страна и ладит со своими христианскими соседями. Но наш хозяин не забыл заложить на засов ворота своего палисада, и его люди несли караул всю дождливую ночь.
В этих землях что-то реяло в воздухе, ощущение шторма, который мог разразиться в любую минуту.
Дождь и ветер стихли уже в темноте. А мы покинули дом на рассвете, уехав в мир мороза и неподвижности. Хотя теперь Веклингастрет стал оживленнее — мы повстречали людей, которые гнали скот к Лундену. Животные были тощими, но их оставили от осеннего забоя, чтобы город мог кормиться их мясом зимой.
При виде нас пастухи упали на колени — столько вооруженных людей проскакало мимо.
К востоку небо очистилось от туч, и, когда в середине дня мы добрались до Лундена, солнце ярко сияло за густым покровом темного дыма, который вечно висел над городом.
Мне всегда нравился Лунден. Это был город руин, торговли и грехов, протянувшийся вдоль северного берега Темеза. Руины оставили здесь римляне, когда покинули Британию; их древний город венчал холмы на восточном краю города и был окружен стеной из кирпича и камня.
Саксам никогда не нравились римские строения. Боясь привидений римлян, они построили свой новый город к западу от старого — место соломенных крыш, деревянных стен, плетней, узких улочек и вонючих канав. Канавам полагалось нести сточные воды в реку, но обычно грязная вода застаивалась в них до тех пор, пока их не затоплял дождь.
Этот новый город саксов был оживленным местом, провонявшим дымом кузниц, звенящим от криков торговцев. Вообще-то он был даже слишком оживленным и занятым, чтобы кто-нибудь дал себе труд возвести вокруг него защитную стену. «Зачем нам стена?» — возражали саксы. Ведь датчане довольствовались тем, что жили в старом городе, и не выказывали никакого желания перерезать обитателей нового. В некоторых местах стояли палисады, свидетельствуя о том, что кое-кто пытался защитить быстро растущий новый город. Но такие порывы быстро угасали, палисады гнили или же их растаскивали, чтобы построить из них новые дома вдоль воняющих сточными канавами улиц.
Лондонская торговля брала начало на реке и на дорогах, что вели во все части Британии. Дороги, конечно, были римскими, по ним тек поток шерсти и глиняных изделий, слитков металла и невыделанных шкур, в то время как по реке сюда попадали предметы роскоши из-за границы, рабы из Франкии и голодные люди в поисках неприятностей. Последних было полным-полно, потому что городом, построенным там, где сходились границы трех королевств, в последние годы в буквальном смысле слова никто не управлял.
К востоку от Лундена лежали земли Восточной Англии, где правил Гутрум. К югу, на дальнем берегу Темеза, находился Уэссекс, а на западе была Мерсия, которой и принадлежал этот город. Но Мерсия была увечной страной без короля, поэтому не существовало ни управляющего, который поддерживал бы в Лундене порядок, ни великого лорда, вершившего бы здесь закон. Люди ходили по Улицам при оружии, у их жен имелись телохранители, у ворот сидели на цепи огромные псы.
Каждое утро здесь находили трупы, если только прилив не уносил их вниз по реке, к морю, мимо берега, где датчане устроили свой огромный лагерь близ Бемфлеота. Из этого лагеря являлись корабли северян, чтобы требовать обычную плату с торговцев, приплывавших из устья Темеза. Северяне не имели права облагать торговцев пошлиной, но у них были корабли, люди, мечи и топоры, что наделяло их достаточными правами.
Хэстен получил немало таких нелегальных пошлин. Вообще-то он как раз и разбогател на подобном разбое — разбогател и набрал силу. И все равно нервничал, когда мы въезжали в город.
Пока мы приближались к Лундену, Хэстен без умолку болтал, по большей части ни о чем, и слишком легко смеялся в ответ на мои угрюмые замечания в адрес его пустословия. Но стоило нам проехать между двумя полуобвалившимися башнями, стоявшими по обе стороны широких ворот, как он замолчал.
Ворота охраняли часовые, которые, должно быть, узнали Хэстена, потому что не окликнули нас, а просто оттащили в сторону плетеное заграждение, перекрывавшее разрушенную арку. Под ней я увидел штабель бревен, говоривший о том, что ворота отстраивают заново.
Мы въехали в римский город, в старый город, и наши лошади двинулись по ведущей вверх дороге, вымощенной широкими плитами известняка, между которыми густо росли сорняки.
Было холодно. В темных углах, там, куда целый день не попадал солнечный свет, лежал на камнях иней. Из-за закрытых ставней курились дымки очагов, опускаясь вниз, на улицу.
— Ты уже бывал здесь? — Хэстен нарушил молчание, задав мне этот отрывистый вопрос.
— Много раз, — ответил я.
Теперь мы с ним ехали впереди остальных.
— Зигфрид… — начал было Хэстен. Потом вдруг понял, что не знает, как продолжить фразу.
— Мне говорили, он норвежец.
— Он непредсказуемый человек, — сказал Хэстен, и по его тону я понял — это Зигфрид заставляет его нервничать.
Хэстен, не дрогнув, встретился лицом к лицу с восставшим трупом, но мысли о Зигфриде наполняли его дурными предчувствиями.
— Я и сам могу быть непредсказуемым, — заявил я. — Да и ты тоже.
Хэстен промолчал. Вместо ответа он прикоснулся к амулету-молоту, висевшему у него на шее, потом повернул лошадь в ворота. Слуги выбежали, чтобы нас приветствовать.
— Это королевский дворец, — сказал Хэстен.
Дворец был мне знаком. Его построили римляне — огромное сводчатое здание из резного камня, с колоннами. Но потом дворец подлатали короли Мерсии, поэтому здание имело соломенную крышу и плетень, дыры в его полуразрушенных стенах были заделаны досками. Огромное строение окаймляли римские колонны, на кирпичных стенах здесь и там чудом сохранились куски мраморной облицовки.
Глядя на высокую каменную кладку, я дивился, как люди могли такое строить. Мы строили из дерева и соломы; и то и другое гнило, значит, после нас ничего не останется. А римляне оставили мрамор и камень, кирпич и славу.
