Мне захотелось его убить.
Я почувствовал, как дернулись мои пальцы, устремившись к рукояти Вздоха Змея, но тут старая карга вернулась.
— Она… — начала было эта женщина, но замолчала, увидев, с какой ненавистью я смотрю на Эркенвальда.
— Говори, женщина! — велел епископ.
— У нее нет никаких признаков, господин, — нехотя проговорила женщина. — Ее кожа нетронута.
— Живот и бедра? — настойчиво спросил Эркенвальд.
— Она чиста, — проговорила Гизела из алькова в боковой части церкви.
Одной рукой она обнимала Этельфлэд; в ее голосе слышалась горечь.
Эркенвальда, казалось, эти ответы привели в замешательство, но тот взял себя в руки и нехотя признал, что Этельфлэд и впрямь чиста.
— Она явно не осквернена, господин, — сказал он Этельреду, нарочито игнорируя меня.
Финан стоял за священниками, и его присутствие было неприкрытой угрозой. Ирландец улыбался, наблюдая за Алдхельмом, который, как и Этельред, был при мече. Любой из них мог попытаться перерезать мне глотку, но ни один из них не прикоснулся к оружию.
— Твоя жена не осквернена, — сказал я Этельреду. — Ты сам ее осквернил.
Его лицо дрогнуло, будто я влепил ему пощечину.
— Ты… — начал он.
Я вновь дал волю своему гневу. Я был куда выше кузена и шире его в плечах и двинулся на него, отогнав от алтаря к боковой стене. Там я заговорил с ним шипящим от ярости голосом. Только он мог слышать, что я сказал.
Алдхельм, возможно, испытывал искушение прийти на помощь Этельреду, но за ним наблюдал Финан, и репутации ирландца было довольно, чтобы тот не шевелился.
— Я знаю Этельфлэд с тех пор, как она была маленьким ребенком, — сказал я Этельреду, — и люблю ее, как собственное дитя. Ты понимаешь это, эрслинг? Она для меня — как дочь, а для тебя добрая жена. И если ты снова притронешься к ней, кузен, и я увижу хоть один синяк на лице Этельфлэд, я найду тебя и убью.
Я сделал паузу.
Этельред молчал.
Тогда я повернулся и посмотрел на Эркенвальда.
— А что бы ты сделал, епископ, — издевательски спросил я, — если бы бедра госпожи Этельфлэд начали гнить? Ты осмелился бы убить дочь Альфреда?
Эркенвальд пробормотал что-то насчет заточения в монастырь, но мне было плевать. Я остановился рядом с Алдхельмом и посмотрел на него.
— А ты, — сказал я, — ударил дочь короля.
Я нанес ему такой удар, что тот крутнулся, врезался в алтарь и зашатался, пытаясь не упасть. Я ждал, давая ему шанс ответить тем же, но его храбрость полностью испарилась, поэтому я ударил снова, а потом шагнул в сторону и возвысил голос — так, чтобы все в церкви могли меня слышать:
— И король Уэссекса приказал господину Этельреду отправиться в плавание!
Альфред не отдавал такого приказа, но Этельред вряд ли осмелится спросить своего тестя, отдавал тот подобный приказ или нет. Что же касается Эркенвальда, я был уверен — он расскажет Альфреду, что я принес в церковь меч и угрожал, и короля это разгневает. То, что я осквернил церковь, разгневает его куда больше, чем то, что священники унизили его дочь. Но мне и нужно было, чтобы Альфред гневался. Я хотел, чтобы он наказал меня, освободив от опостылевшей клятвы и, таким образом, избавив от службы ему. Я хотел, чтобы король снова сделал меня свободным человеком, человеком меча, щита и врагов.
Я хотел избавиться от Альфреда, но тот был слишком умен, чтобы это допустить. Он знал, как меня наказать. Он заставил меня продолжать держать свою клятву.
Спустя два дня после событий в церкви (прошло уже много времени после того, как Ганнкель бежал из Хрофесеастра), Этельред наконец отплыл. Флот моего кузена из пятнадцати кораблей — самый могучий из всех, когда-либо собиравшихся в Уэссексе — заскользил вниз по реке во время отлива, подгоняемый сердитым посланием, которое привез Этельреду Стеапа. Богатырь прискакал из Хрофесеастра, и в доставленном им послании Альфред желал знать, почему флот медлит, в то время как побежденные викинги бегут.
Стеапа заночевал в нашем доме.
— Король невесел, — сказал он мне за ужином. — Я никогда еще не видел его таким сердитым!
Гизелу заворожило то, как Стеапа ест. В одной руке тот держал свиное ребро, с которого сдирал зубами мясо, а в другой — хлеб, который совал в свободный краешек рта.
— Очень сердит, — сказал он, сделав паузу, чтобы выпить эля. — Стуре, — загадочно добавил он, взяв новый кусок свинины.
— Стуре?
— Ганнкель устроил там лагерь, и Альфред думает, что он, наверное, вернется.
Стуре — это река в Восточной Англии, к северу от Теме-за. Однажды я побывал там и помнил широкое устье, защищенное от восточных штормов длинной песчаной косой.
— Там Ганнкель в безопасности, — сказал я.
— В безопасности? — переспросил Стеапа.
— Это земля Гутрума.
Стеапа помедлил, чтобы вытащить застрявший между зубов кусок мяса.
— Гутрум дал ему убежище. Альфреду это не нравится. Он считает, Гутрума нужно проучить.
— Альфред собирается начать войну с Восточной Англией? — удивленно спросила Гизела.
— Нет, госпожа. Только задать Гутруму взбучку, — ответил Стеапа, с хрустом жуя.
Думаю, он уже съел половину свиньи, но не собирался на этом останавливаться.
— Гутрум не хочет войны, госпожа. Но его следует научить не укрывать язычников. Поэтому Альфред послал господина Этельреда атаковать лагерь Ганнкеля на Стуре и заодно угнать кое-какой скот Гутрума. Просто задать ему легкую взбучку. — Стеапа серьезно посмотрел на меня. — Жаль, что ты не можешь быть там.
— Жаль, — согласился я.
Почему же, гадал я, Альфред выбрал Этельреда, чтобы поручить ему возглавить экспедицию с целью наказать Гутрума? Ведь тот даже не был восточным саксом, хоть и принес клятву верности Альфреду Уэссекскому. Мой кузен был мерсийцем, а те никогда не славились своими кораблями. Так почему же выбрали Этельреда?
Единственное объяснение, которое пришло мне в голову — сын Альфреда, Эдуард, был еще ребенком, у него даже не начал ломаться голос, а Альфред был больным человеком. Он боялся умереть, опасаясь хаоса, в который погрузился бы Уэссекс, если бы мальчик Эдуард взошел на трон. Поэтому король и предложил своему зятю шанс искупить свой провал. Этельред помешал поймать в ловушку корабли Ганнкеля у Медвэга, упустил шанс завоевать Репутацию, которой хватило бы, чтобы убедить танов и олдерменов Уэссекса, что Этельред, мерсийский лорд, может править ими, если Альфред умрет раньше, чем Эдуард подрастет достаточно, чтобы стать преемником отца.
Флот Этельреда доставил послание датчанам Восточной Англии. Альфред давал им понять: если вы будете совершать набеги на Уэссекс, мы будем совершать набеги на вас. Мы разорим ваше побережье, сожжем ваши дома, потопим ваши корабли и оставим ваши берега тонуть в смертях.
