— Ты должен пойти один, — сказал он, показывая на меня.
— Мы отправимся втроем, — ответил я.
— Ты один! — настаивал он.
— Тогда мы сейчас же вернемся в Лунден, — сказал я и повернулся. — Собирайтесь! Седлайте коней! Торопитесь! Мы уезжаем!
Всадник не стал из-за этого препираться.
— Ладно, трое, — беспечно сказал он. — Но вы не будете ездить верхом в присутствии ярла Зигфрида. Вы пойдете пешком.
Теперь я не стал спорить. Я знал, что это требование продиктовано желанием Зигфрида нас унизить, а как можно унизить человека сильнее, чем заставив его идти пешком? Господа ездят, а простые люди ходят… Но Стеапа, отец Виллибальд и я смиренно пошли позади шестерых всадников, которые выехали по тропе под деревьями на широкую, поросшую травой возвышенность, что смотрела на мерцающий под солнцем Темез.
На возвышенности было полно грубо сколоченных убежищ, построенных новыми командами, явившимися поддержать Зигфрида. Все они поджидали, когда наконец завладеют сокровищем и разделят его между собой.
К тому времени, как мы взобрались по склону к лагерю Зигфрида, я отчаянно потел. Теперь я видел Канингу и восточную часть ручья — и то и другое мне было хорошо известно со стороны, обращенной к морю, но я никогда не видел их с высоты птичьего полета. А еще я заметил, что в пересыхающую речку Хотледж набилось еще больше судов. Викинги странствовали по свету в поисках слабого местечка, в которое они могли бы хлынуть с топорами, мечами и копьями, и пленение Этельфлэд предоставило им именно такую возможность, поэтому тут и собирались норманны.
Сотни человек ждали нас за воротами. Они образовали проход до огромного дома, и мы прошли между двумя мрачными линиями бородатых вооруженных людей к двум большим фермерским повозкам, сдвинутым вместе так, что получилась длинная платформа. На этом импровизированном помосте стояло кресло, в котором, сутулясь, сидел Зигфрид. Несмотря на жару, на нем был его черный медвежий плащ. Его брат Эрик стоял по одну сторону большого кресла, а хитро улыбавшийся Хэстен — по другую. Позади выстроился ряд охранников в шлемах. С повозок свисали знамена с воронами, орлами и волками, У ног Зигфрида лежали флаги, захваченные на судах Этельреда. Огромный флаг самого лорда Мерсии с гарцующей лошадью тоже был там, а рядом с ним — флаги с крестами и святыми.
Посмотрев на грязные штандарты, я догадался, что датчане по очереди помочились на захваченные флаги.
Этельфлэд нигде не было видно. Я был почти уверен, что ее выставят напоказ, но она, должно быть, находилась под охраной в одном из дюжины зданий на вершине холма.
— Альфред прислал этих щенков, чтобы они на нас потявкали! — объявил Зигфрид, когда мы подошли к грязным знаменам.
— Альфред посылает тебе свое приветствие, — сняв шлем, сказал я.
Я думал, что мы встретимся с Зигфридом в его доме, но понял: тот хочет, чтобы мы поздоровались с ним на открытом месте — тогда как можно больше его людей увидят мое унижение.
— Ты скулишь, как щенок, — бросил Зигфрид.
— И он желает, чтобы общество госпожи Этельфлэд было тебе в радость, — продолжал я.
Зигфрид озадаченно нахмурился. Его широкое лицо стало толще, да и сам он выглядел располневшим, потому что рана, которую нанес ему Осферт, лишила его возможности пользоваться ногами, но не лишила аппетита. И вот он сидел, искалеченный, сутулый и грязный, негодующе глядя на меня.
— Радость, щенок? — прорычал он. — О чем ты тявкаешь, а?
— У короля Уэссекса, — громко проговорил я, чтобы все меня слышали, — есть и другие дочери. Есть милая Этельгифу, и ее сестра, Эфтрит, так на что ему Этельфлэд? И вообще — кой толк от дочерей? Он — король, и у него есть сыновья, Эдуард и Этельверд, а сыновья — это слава мужчины, в то время как дочери для него — обуза. Поэтому он желает тебе радоваться обществу его дочери, и послал меня, чтобы с ней попрощаться.
— Щенок пытается нас позабавить, — пренебрежительно бросил Зигфрид.
Конечно, он мне не поверил, но я надеялся, что посеял маленькое зернышко сомнения и его хватит, чтобы уменьшить размер выкупа, который я собирался предложить. Я знал, как и Зигфрид, что окончательная цена будет огромной. Но, может быть, если я буду повторять это достаточно часто, то смогу убедить его, что Альфред не очень-то заботится об Этельфлэд?
— Может, мне взять ее в любовницы? — предложил Зигфрид.
Я заметил, что стоящий рядом с братом Эрик неловко шевельнулся.
— Тогда ей повезет, — беспечно ответил я.
— Ты лжешь, щенок! — сказал Зигфрид, но в его тоне звучала еле слышная нотка нерешительности. — Но сакская сука беременна. Может, ее отец купит ребенка?
— Если родится мальчик, возможно, — с сомнением проговорил я.
— Тогда ты должен предложить цену, — сказал Зигфрид.
— За внука Альфред может немного заплатить, — начал я.
— Но не мне, — перебил Зигфрид. — Ты должен убедить Веланда, что стоишь доверия.
— Вёлунда?
[16]
— переспросил я, думая, что тот имеет в виду кузнеца богов.
— Гиганта Веланда, — сказал Зигфрид и с улыбкой мотнул головой, указывая куда-то за мою спину. — Он датчанин, и ни один человек ни разу не смог побороть его.
Я повернулся и увидел самого большого из всех когда-либо виденных мною людей. Огромного. Без сомнения, то был воин, хотя он не носил ни оружия, ни кольчуги. На нем были только кожаные штаны и сапоги, а выше пояса он был обнажен, и его мускулы походили на перекрученные под кожей канаты. На широкой груди и массивных руках извивались черные вытатуированные драконы, на предплечьях красовалось множество браслетов — таких больших я еще не видел, потому что обычный браслет не налез бы на руку Веланда. Он был лыс, и в его бороду, черную, как драконы на его теле, были вплетены маленькие амулеты. Покрытое шрамами лицо Веланда было злобным и тупым, но, перехватив мой взгляд, он улыбнулся.
— Ты должен убедить Веланда, — сказал Зигфрид, — что не лжешь, щенок, иначе я не буду с тобой разговаривать.
Я ожидал чего-нибудь в этом роде. Альфред считал, что мы явимся в Бемфлеот, проведем цивилизованные переговоры и придем к умеренному компромиссу, о котором я должным образом ему доложу. Но я больше знал о нравах скандинавов. Им нравились развлечения. Раз я явился для переговоров, то сперва должен был показать свою силу, должен был доказать, что чего-то стою. Но, поглядев на Веланда, я понял — меня ждет поражение. Тот на голову возвышался надо мной, как я на голову возвышался над большинством остальных мужчин. Однако тот же самый инстинкт, который предупредил меня о грядущем испытании, побудил меня также взять с собой Стеапу, который улыбался своей улыбкой черепа. Тот не понял ни слова из нашего с Зигфридом разговора, но все понял по позе Веланда.
