— Я так и думал, что ты обязан торговаться, — задумчиво сказал Эрик.
Он повернулся и уставился на широкое устье Темеза. Корабль с драконом на носу скользил с приливом к ручью, его весла поднимались и опускались, отражая блеск заходящего солнца с каждым ленивым гребком.
— Сколько король заплатит за свою дочь? — спросил Эрик.
— Столько, сколько будет необходимо, — ответил я.
— Правда? — Теперь голос Эрика звучал сердито. — Он не устанавливал ограничений?
— Он велел мне, — правдиво ответил я, — согласиться на любую плату, какая потребуется, чтобы вернуть Этельфлэд домой.
— К ее мужу, — ровным голосом проговорил Эрик.
— К ее мужу, — согласился я.
— Который умрет, — сказал Эрик.
Его тряхнула быстрая, неудержимая дрожь, и что-то показало мне, что в его душе живет частица гнева его брата.
— Когда господин Этельред явится с серебром и золотом, — предупредил я Эрика, — вы не можете его тронуть. Он явится под знаменем перемирия.
— Он ее бьет. Это правда?
Вопрос был задан отрывисто.
— Правда, — ответил я.
Биение сердца Эрик пристально смотрел на меня, и я видел, что он старается совладать с внезапным приступом гнева. Потом он кивнул и отвернулся.
— Туда, — бросил он и повел меня к небольшому дому.
Я заметил, что все охранявшие дом воины — люди солидного возраста. Думаю, им доверяли больше, потому что они не только будут охранять Этельфлэд, но и не станут приставать к ней.
— Ей не сделали ничего дурного, — сказал Эрик, видимо, угадав мои мысли.
— Меня в этом заверили.
— С ней три ее служанки, — продолжал Эрик, — и я дал ей двух датских девушек. Славных девушек. И поставил у дома этих охранников.
— Людей, которым ты доверяешь.
— Это мои люди, — тепло ответил он. — И — да, они достойны доверия. — Он поднял руку, останавливая меня. — Я приведу ее сюда, чтобы вы с ней встретились, потому что ей нравится бывать на свежем воздухе.
Я ждал. Отец Виллибальд тревожно оглянулся на норвежцев, которые наблюдали за нами от дома Зигфрида.
— Почему мы встретимся с ней тут, снаружи? — спросил он.
— Эрик говорит, что ей нравится бывать на свежем воздухе, — объяснил я.
— А они не убьют меня, если я ее тут причащу?
— Если посчитают, что ты творишь христианское колдовство? — спросил я. — Сомневаюсь, отец.
Я наблюдал, как Эрик отдернул кожаную занавеску служившую дверью дома. Сперва он что-то сказал охранникам, и они отодвинулись, освободив пространство между фасадом дома и стенами крепости. Укрепления представляли собой широкий земляной вал всего в три фута высотой, но я знал, что с внешней стороны высота куда больше. Вал был увенчан палисадом из крепких, заостренных сверху дубовых бревен. Я не мог себе представить, как можно подняться на холм от ручья, а потом преодолеть эту грозную стену. Но не мог и придумать, как атаковать с дальней от моря стороны укреплений, на виду у всех спустившись в ров, взобравшись на стену и преодолев защищающий крепость палисад. То был хороший лагерь — не абсолютно неприступный, но взятие его стоило бы невообразимо огромных жертв.
— Она жива, — выдохнул отец Виллибальд.
Я обернулся к дому и увидел Этельфлэд — пригнувшись, та прошла под кожаной занавесью, которую держала изнутри невидимая рука.
Этельфлэд казалась более маленькой и юной, чем когда-либо, хотя ее беременность наконец-то стала ясно заметна. И все равно она выглядела гибкой.
«Гибкой и беззащитной», — подумал я.
Потом она увидела меня и улыбнулась. Отец Виллибальд двинулся было к ней, но я удержал его, схватив за плечо. Что-то в поведении Этельфлэд заставило меня удержать священника.
Я почти ожидал, что Этельфлэд с облегчением побежит ко мне, но вместо этого она колебалась у двери, и ее обращенная ко мне улыбка была вымученной. Она была рада меня видеть, это было ясно, но в ее глазах застыла настороженность, когда Этельфлэд повернулась, чтобы посмотреть на вышедшего вслед за ней Эрика. Тот жестом показал, что она должна со мной поздороваться, и, только получив его одобрение, она пошла ко мне. Теперь лицо ее сияло.
А я вспомнил ее лицо в тот день, когда Этельфлэд венчалась в новой церкви своего отца в Винтанкестере. Сегодня она выглядела так же, как тогда. Счастливой. Сияющей. Она шла легко, будто танцуя, и улыбалась так мило — и я вспомнил, как подумал в той церкви, что она влюблена в любовь. И внезапно понял, в чем разница между тем днем и сегодняшним. Потому что сияющая улыбка предназначалась не мне.
Она снова оглянулась, поймала взгляд Эрика, а я просто молча смотрел на них. По словам Эрика я должен был догадаться. Должен был догадаться, потому что это бросалось в глаза, как только что пролитая кровь на девственном снегу.
Этельфлэд и Эрик влюбились друг в друга.
Любовь — опасная штука. Она приходит тайком, чтобы изменить нашу жизнь. Я думал, что люблю Милдред, но то была просто похоть, хотя некоторое время я верил, что это любовь. Похоть — обманщица. Она выворачивает наши жизни, пока все не становится неважным, кроме людей, которых, как нам кажется, мы любим. И под действием этих обманчивых чар мы убиваем за этих людей, отдаем все ради них, а потом, получив то, что хотим, обнаруживаем, что все это было лишь иллюзией, не больше. Похоть — это путешествие в никуда, в пустую землю, но некоторые любят такие путешествия и никогда не задумываются о цели назначения.
Любовь — тоже путешествие, цель которого — лишь смерть, но это путь блаженства. Я любил Гизелу, и нам с ней повезло, потому что нити наших жизней переплелись и остались вместе. Мы были связаны друг с другом, и три норны, по крайней мере, на какое-то время, были добры к нам.
Любовь имеет над нами власть даже тогда, когда нитям жизни не очень удобно вместе. Я научился понимать, что Альфред любит Эльсвит, хотя та походила на примесь уксуса в его молоке. Может, он просто привык к ней, а может, любовь — это скорее дружба, чем похоть, хотя боги знают: похоть есть всегда.
Мы с Гизелой добились такого же довольства, как Альфред с Эльсвит, хотя я думаю, что наше путешествие было более счастливым, потому что наше судно танцевало по освещенным солнцем морям, подгоняемое порывистым теплым ветром.
А Этельфлэд?
Я видел это на ее лице. Я видел в ее сиянии всю внезапно посетившую ее любовь и все несчастья, которые должны были за этим последовать, и все слезы, и все разбитые надежды. Она совершала плавание по океану любви, но ее ждал шторм столь суровый и темный, что сердце мое почти разбилось от жалости к ней.
— Господин Утред, — сказала Этельфлэд, приблизившись.
— Моя госпожа, — ответил я и поклонился.
