Я остановился в дюжине шагов от него, прислонил к плечу боевой топор и откинул нащечники шлема, чтобы люди Алдхельма увидели мое лицо.
— Люди Мерсии! — прокричал я так громко, что меня услышали не только люди Алдхельма, но и войска восточных саксов на дальнем берегу реки. — В любой день ярл Хэстен возглавит атаку на вашу страну! Он явится с тысячами людей, голодных людей, копьеносных датчан, датчан с мечами, датчан, которые изнасилуют ваших жен, возьмут в рабство ваших детей и заберут ваши земли. То будет армия гораздо больше орды, которую вы победили у Феарнхэмма! Кто из вас был при Феарнхэмме?
Люди переглядывались, но никто не поднял руку и не прокричал, что присутствовал при той великой победе.
— Вы стыдитесь своего триумфа? — спросил я. — Вы учинили побоище, которое будут помнить, пока мужчины живут в Мерсии! И вы этого стыдитесь? Столько из вас были при Феарнхэмме?
Некоторые собрались с храбростью и подняли руки, один человек ликующе крикнул, и внезапно большинство из них разразились громкими приветственными криками. Они приветствовали самих себя.
Сбитый с толку Алдхельм поднял руку, чтобы призвать к тишине, но никто не обратил на него внимания.
— И кто поведет вас против ярла Хэстена, который идет сюда с викингами и пиратами, с убийцами и рабовладельцами, с копьями и топорами, с огнем и смертью? — еще громче взревел я. — Кого вы хотите видеть своим вождем? Это госпожа Этельфлэд вдохновила вас на победу при Феарнхэмме! А вы хотите, чтобы ее заперли в монастыре? Она умоляла меня прийти сюда и снова сражаться рядом с вами, и вот я здесь, а вы встречаете меня с мечами? С копьями? Итак, кого вы желаете видеть своим вождем в битвах против ярла Хэстена и его убийц?
Я позволил вопросу повиснуть в воздухе на несколько биений сердца, потом опустил топор, показав им на Алдхельма.
— Вы хотите, чтобы вождем был он? Или я?
Каким же дураком был этот человек. В тот момент под летящим с запада мелким утихающим дождем он должен был убить меня — быстро — или же обнять меня. Он мог бы спрыгнуть с седла и предложить мне дружбу, притворившись союзником, и таким образом выиграть время. За это время он мог бы устроить так, чтобы меня убили втихомолку… Но все, что он сделал, — это продемонстрировал свой страх. Он был трусом, всегда был трусом, храбрецом только перед слабыми. На лице его читался страх, он колебался — и лишь когда один из его соратников подался к нему и что-то прошептал на ухо, Алдхельм обрел голос.
— Этот человек, — крикнул он, показав на меня, — беглец из Уэссекса, объявленный вне закона!
Для меня то была новость, но не удивительная. Я нарушил клятву, данную Альфреду, поэтому у короля едва ли был иной выход, кроме как объявить меня вне закона, сделав таким образом добычей любого, у кого хватило бы храбрости меня схватить.
— Что ж, я вне закона! — крикнул я. — Так придите и убейте меня! И кто тогда защитит вас от ярла Хэстена?
Тут Алдхельм пришел в себя и пробормотал что-то человеку, который только что с ним шептался. Этот человек — большой широкоплечий воин, послал своего коня вперед.
Он ехал с обнаженным мечом. Этот воин знал, что делает. Он скакал ко мне не бешено, а обдуманно и осмотрительно. Он ехал, чтобы убить меня, и я видел, как его глаза оценивают меня из глубокой тени шлема. Он уже отводил меч, его рука напряглась для стремительного удара, который врезался бы в мой щит; к силе удара добавился бы вес человека и коня, чтобы лишить меня равновесия, а потом конь повернулся бы боком, и меч снова взлетел, уже за моей спиной. Воин знал, что я все это понимаю, но, подняв щит, я тем самым уверил его, что сделаю именно то, чего от меня ожидает противник.
Я увидел, как он сжал губы, как толкнул пятками коня, как большой серый жеребец ринулся вперед, как меч рассек пасмурный воздух.
Человек этот вложил в удар всю свою недюжинную силу. Меч устремился на меня справа. Я держал щит в левой руке, а топор — в правой.
А потом я сделал две вещи.
Я упал на одно колено и поднял щит над головой, так что он почти распластался над моим шлемом. В тот же самый миг я рубанул топором по ногам лошади и выпустил топорище.
Меч ударил по моему щиту, скользнул по дереву, зазвенел на умбоне, а конь — топор запутался в его задних ногах — заржал и споткнулся. Я увидел на щетке яркую кровь.
К тому времени, как конник полоснул снова, я уже стоял. Он и его конь были выбиты из равновесия, и новый удар, не причинив вреда, скользнул по железной оковке моего щита.
Алдхельм закричал своим людям, чтобы те помогли его лучшему воину, но Финан, Ситрик и Осферт уже появились из ворот монастыря, верхом, вооруженные, и люди Алдхельма заколебались, когда я шагнул к коннику. Тот снова полоснул; ему все еще мешали непредсказуемые движения его коня, и на этот раз я сделал так, чтобы мой меч отразил удар вверх. А сам я просто потянулся и схватил всадника за запястье. Он встревоженно закричал, а я сильно дернул — и, упав с седла, он рухнул на влажную землю. Одно биение сердца он выглядел ошеломленным. Его жеребец с ржанием повернулся в сторону, и воин встал. Щит его, надетый на левую руку, был в полосах грязи.
Я шагнул назад и вытащил Вздох Змея, клинок зашипел в тесном устье ножен.
— Как тебя зовут? — спросил я.
Большинство моих людей вышли из монастыря, хотя Финан сдерживал их.
Человек ринулся на меня, надеясь выбить меня из равновесия щитом, но я шагнул в сторону и пропустил его мимо.
— Как тебя зовут? — повторил я.
— Беорнот, — ответил он.
— Ты был при Феарнхэмме? — спросил я.
Тот отрывисто кивнул.
— Я пришел сюда не затем, чтобы убить тебя, Беорнот, — сказал я.
— Я дал клятву своему господину, — отозвался он.
— Никчемному господину.
— Тебе видней, ведь ты же — тот, кто нарушил клятву.
С этими словами он напал снова. Я поднял щит, чтобы принять на него удар, а воин быстро уронил руку, махнув мечом под нижним краем моего щита. Клинок ударился о мою лодыжку, но я всегда носил полоски железа в сапогах, потому что удар из-под щита очень опасен. Некоторые носят на ногах поножи, но при виде поножей противник удерживается от таких ударов, тогда как спрятанное в сапогах железо заставляет ноги казаться беззащитными и провоцирует удар, открывая врага для контрудара. Мои железные полосы резко остановили меч Беорнота, и у того был удивленный вид, когда я со страшной силой ударил его в лицо затянутой в перчатку рукой, сомкнутой на рукояти Вздоха Змея.
Шатаясь, Беорнот отступил. Моя левая нога ныла от его удара, но у него текла кровь из сломанного носа, и я саданул его щитом, вновь вынудив отступить, потом снова толкнул щитом — и на сей раз Беорнот упал на спину. Я пинком отбросил его меч, поставил ногу ему на живот и приставил к его губам кончик клинка Вздоха Змея.
Беорнот с ненавистью смотрел на меня. Он прикидывал, успеет ли секануть меня мечом, но понимал, что не успеет. Стоило мне шевельнуть рукой, и он бы захлебнулся собственной кровью.
