Некоторое время она не произносила ни слова, а лишь удивленно смотрела на меня.
— Такое когда-нибудь происходило с тобой, Дерфель? — наконец спросила она.
Я колебался. В моей душе зрели те слова, которые я не имел права произнести. Но скромность не красит воина, сказал я себе, и позволил душе править разумом.
— Такого никогда не случалось до этого момента, леди, — выпалил я. На это мне потребовалось гораздо больше смелости, чем кинуться на стену щитов.
Она отвела глаза и выпрямилась. А я уже проклинал себя, что посмел открыться и обидел ее своим глупым, неуклюжим признанием. Лицо мое горело, а душа сжалась в смятении. Кайнвин как ни в чем не бывало похлопала арфистке и кинула несколько серебряных монеток на ковер к ногам девушки. Потом спокойно попросила, чтобы та сыграла Песню Рианнон.
— Я думала, ты не слушаешь музыку, Кайнвин, — ехидно заметила одна из теток.
— Слушаю, Тонвин, слушаю, и мне доставляет огромное удовольствие все, что я слышу, — ответила Кайнвин, и я внезапно почувствовал то, что чувствует человек, когда рушится, казалось, неприступная стена вражеских щитов. Я страстно желал и не смел до конца понять смысл ее слов. Любовь в единую секунду кидает вас от восторга к отчаянию.
Музыка полилась снова, к ней отдаленным гулом примешивались веселые голоса из замка, где воины горячили себя в предвкушении будущей битвы. А я так и не мог решить, относились ли слова Кайнвин к музыке или к нашему разговору. Кайнвин снова откинулась на спинку кушетки и повернулась ко мне.
— Я не хочу, чтобы из-за меня началась война, — сказала она.
— Кажется, этого уже не остановить, леди.
— Мой брат согласен со мной.
— Но правит Повисом твой отец, леди.
— Это так, — согласилась она и, нахмурившись, посмотрела мне в глаза. — Если Артур выиграет, за кого он пожелает выдать меня замуж?
Меня снова удивила ее прямота.
— Он хочет, чтобы ты была королевой Силурии, леди, — честно ответил я.
Она вздрогнула и тревожно спросила:
— И при этом женой Гундлеуса?
— Нет, женой Ланселота Беноикского, леди, — выдал я тайную мысль Артура.
Она не отрывала от меня пытливого взгляда, пытаясь понять, правду ли я сказал.
— Говорят, что Ланселот — великий воин, — небрежно бросила она, согревая мне сердце этим равнодушным тоном.
— Поговаривают, леди, — пожал я плечами. Кайнвин опять замолчала. Опершись на локоть, она смотрела на мелькающие руки арфистки, а я глядел на нее.
— Скажи Артуру, — проговорила она не оборачиваясь, — что я не держу на него зла. И передай еще кое-что.
Она внезапно осеклась.
— Да, леди? — подбодрил я ее.
— Если он выиграет, — медленно проговорила Кайнвин, повернулась вдруг ко мне и худеньким пальцем слегка тронула мою руку, словно показывая, как важно то, что она скажет, — если он выиграет, — повторила она, — я стану просить его защиты.
— Я передам ему, леди, — сказал я и перевел дыхание, потому что мое сердце билось где-то в горле. — И клянусь, ты будешь и под моей защитой.
Ее прикосновение было легким, как дыхание феи.
— Я могу положиться на твою клятву, Дерфель? — спросила она, глядя мне в глаза.
— До скончания времен, леди.
Она улыбнулась, убрала руку и села прямо.
Эту ночь я не спал, объятый смущением, надеждой, дурными предчувствиями, страхом и безумной радостью. Потому что, подобно Артуру, здесь, в Кар Свосе, оказался во власти внезапной, как удар, безумной болезни любви.
Часть пятая
Стена щитов
Глава 14
— Значит, это была она! — оживилась Игрейна. — Вот кто заставлял кипеть твою кровь, брат Дерфель. Принцесса Кайнвин.
— Да, леди, — признался я.
В глазах моих стояли слезы. Но, может, они слезились от холодного ветра, порывами врывавшегося в открытое окно? В Динневрак пришла осень, и я должен буду прервать свои писания. Нам предстояло загружать амбары запасами пищи, заготавливать березовые поленья, которые благословенный святой Сэнсам конечно же не даст жечь, чтобы мы могли разделить страдания нашего возлюбленного Спасителя.
— Теперь понятно, почему ты так сильно ненавидишь Ланселота! — сказала Игрейна. — Вы были соперниками. Он знал о твоих чувствах к Кайнвин?
— Со временем узнал, — проговорил я.
— И что же произошло? — насторожилась Игрейна.
— Почему бы не дать истории течь своим чередом, леди?
— Потому что я этого не хочу!
— А я хочу. Рассказчик я, а не ты!
— Если бы я не любила тебя так сильно, брат Дерфель, то давно снесла бы тебе голову, а тело скормила собакам. — Она закусила губку. Игрейна сегодня была очень привлекательной в своем сером плаще, отороченном мехом выдры. Она все еще не беременна, выходит, не помогло зелье из мочи младенца. Или Брохваэль все время проводит с Нвилл? — В семье моего мужа часто толкуют о каком-то скандале, связанном с нашей двоюродной бабкой Кайнвин. Но что все же произошло?
— Не знаю человека, который бы так мало был окружен скандалами, как Кайнвин, — сурово сказал я.
— Но Кайнвин так никогда и не вышла замуж, — заметила Игрейна.
Я натянул рукав на обрубок руки, очень чувствительный к холоду.
— История Кайнвин слишком длинна, — уклончиво ответил я и наотрез отказался говорить о ней сейчас, несмотря на приставания Игрейны.
— Хорошо, а Мерлин нашел Котел? — перевела разговор моя королева.
— И до этого дойдем в свое время, — заупрямился я.
Она воздела руки к потолку.
— Ты приводишь меня в ярость, Дерфель. Если бы я вела себя как настоящая королева, мне должно было бы взять твою жизнь.
— Если бы я не был древним и хилым монахом, леди, то отдал бы ее тебе с радостью.
Она расхохоталась и, отвернувшись, стала смотреть в окно. Листья на маленьких дубках, посаженных братом Маелгвином, слишком рано пожухли, а леса в низине были полны ягод. Это предвещало суровую зиму. Саграмор как-то рассказал мне, что есть места, куда никогда не приходит зима. Очередная его выдумка вроде существования каких-то кроликов. Раньше я считал, что в раю тепло, но святой Сэнсам утверждает, будто рай должен быть холодным, потому что ад горячий. Наверное, он прав. У меня уже не осталось никаких надежд и желаний. Игрейна вдруг повернулась ко мне.
— Никто и никогда не устраивал мне шалаш для Лугназада, — тоскливо проговорила она.
— Но у тебя он есть каждый год! — возразил я.
