— Поэтов, — буркнул Кулух, к счастью, не очень громко, и Бан его не услышал.
— Копья найдутся, — легкомысленно отмахнулся Ланселот. — Да хотя бы те копья, которые франки станут метать в нас.
— Куда ни кинь, попадешь в поэта, — не унимался Кулух.
— Что ты сказал, лорд Кулух? — спросил Ланселот.
— Я рыгнул, лорд принц. Но раз уж ты обратил на меня свое благосклонное внимание, позволь спросить: есть ли у нас стрелки из лука?
— Несколько.
— Сколько?
— Десять.
— Боги нам помогут, — сказал Кулух и поерзал на стуле: он терпеть не мог стульев.
Потом заговорила Элейна. Королева напомнила нам, что остров стал убежищем для женщин, детей и самых великих в мире поэтов.
— Безопасность fill в ваших руках, — провозгласила она, обращаясь к нам, — а вы знаете, что с нами произойдет, если не удастся удержать город.
Я незаметно лягнул Кулуха, который так и норовил вылезти со своим ядовитым замечанием. Поднялся Бан и протянул руку в сторону библиотеки.
— Там хранится семь тысяч восемьсот сорок три свитка, — проникновенно произнес он, — копившиеся веками сокровища человеческого знания. Падение города будет означать упадок цивилизации. — Затем он поведал нам древнюю историю о герое, отправившемся в лабиринт, чтобы убить монстра. За ним тянулась шерстяная нить, при помощи которой он мог отыскать обратный путь во тьме. — Моя библиотека, — сказал он, объясняя смысл длинной истории, — та самая нить. Потеряете ее, друзья, и мы останемся в вечной тьме. Поэтому я прошу вас, прошу, бейтесь! — Он помолчал, улыбаясь. — К тому же я разослал письма с мольбой о помощи. Одни ушли в Броселианд, другие — к Артуру. Думаю, уже близок тот день, когда горизонт забелеет от дружеских парусов! Ведь вы помните, Артур поклялся помочь нам!
— Артур, — вмешался Кулух, — завяз в битвах с саксами.
— Но клятва есть клятва! — с упреком поглядел на него Бан.
Галахад поинтересовался, собираемся ли мы совершать набеги на лагеря саксов, разбитые у берега. Нам нетрудно было бы добраться туда на лодках, сказал он, и незаметно высадиться восточнее или западнее расположения их отрядов. Но Ланселот категорически отверг эту идею.
— Если мы выйдем за стены, — сказал он, — то умрем. Это так очевидно.
— Никаких вылазок? — разочарованно спросил Кулух.
— Стоит нам выйти за стены, как мы погибнем, — повторил Ланселот. — Я вам приказываю оставаться за стенами города.
Он провозгласил, что лучшие воины Беноика, сотня ветеранов войны на материке, будут охранять главные ворота. Мы, пятьдесят думнонийцев, получили под свою опеку западную часть стены, а городские ополченцы вместе с материковыми беженцами должны были помогать защитникам там, где потребуется. Сам Ланселот со своими приближенными и дворцовыми стражниками, наряженными в белые плащи, останутся в резерве, будут наблюдать за битвой из дворца и вмешаются, когда потребуется их помощь.
— С таким же успехом можно ждать помощи от фей, — прорычал Кулух.
— Опять рыгнул? — насмешливо спросил Ланселот.
— Это все из-за рыбы, которой я объелся, лорд принц, — огрызнулся Кулух.
Король Бан пригласил нас перед уходом осмотреть его библиотеку, вероятно надеясь дать нам понять, какие бесценные сокровища мы будем защищать. Шумные мужчины, шаркая ногами, вошли в библиотеку и с разинутыми ртами глядели на свитки в пчелиных сотах полок, а потом повалили в другую комнату поглазеть на гологрудую арфистку. Галахад и я подольше задержались среди книг, где над столом невозмутимо склонился горбатый отец Кельвин. Сейчас он, казалось, весь был поглощен борьбой с серой кошкой, которая играла с его пером.
— Продолжаете выяснять размах крыльев ангела, отец? — громко спросил я.
— Кто-то должен это делать, — ответил он и хмуро покосился на меня одним глазом. — Кто ты?
— Дерфель, отец. Я из Думнонии. Мы встречались два года назад. Удивлен, что вы еще тут.
— Твое удивление мне безразлично, Дерфель Думнонийский. А кроме того, я на некоторое время отлучался. Ходил в Рим. Грязное место. Я думал, что вандалы основательно почистили его, но там по-прежнему полно жрецов и их пухлых мальчиков, поэтому я снова вернулся сюда. — Он исподлобья неприязненно глянул на меня. — А ты, Дерфель Думнонийский, заботишься о моей безопасности?
Мне, если честно, было все равно, но я не показал виду.
— Моя работа — защищать жизни людей, — высокопарно произнес я, — и твою тоже, отец.
— Тогда вверяю тебе мою жизнь, Дерфель Думнонийский, — просто сказал отец Кельвин и снова повернул уродливое лицо к своим манускриптам. Отпихнув кошку, он отнял у нее перо и вдруг добавил: — Порукой мне — твои честь и совесть, Дерфель Думнонийский. А теперь иди драться и оставь меня заниматься моим не менее полезным делом.
Я попытался было порасспросить священника о Риме, но он только отмахнулся, и я отправился в амбар у западной стены, превратившийся в наш дом на время осады. Галахад, ставший, можно сказать, почетным думнонийцем, жил с нами. Мы с ним принялись подсчитывать франков, которые после очередной попытки отыскать в песках дорогу к острову откатывались назад. Барды, воспевая оборону Инис Требса: утверждают, что франков было больше, чем песчинок в бух те. На самом деле их было не так много, но и не мало. Любой военный отряд франков в Западной Галлии намного превосходил ряды защитников крепости, и все они стремились ворваться туда первыми, надеясь поживиться несметными сокровищами, хранившимися здесь, по ходившим среди них слухам, со времен падения Римской империи. Галахад насчитал приблизительно три тысячи франков. По-моему, их было не больше двух тысяч. А Ланселот уверял всех, что перед нами десять тысяч врагов. Но в любом случае их было слишком много.
Первые атаки франкам не удались. Они нащупали дорогу через пески и кинулись на штурм главных ворот, но были отброшены. На следующий день они уже атаковали нашу часть стены и получили достойный отпор. Однако на этот раз они не успели убраться до начала прилива, и большая часть их отряда была отрезана от берега. Одни пытались спастись вплавь и утонули, а другие, прижимаясь к стенам крепости, старались пройти по оставшейся узкой полоске песка. И здесь их настигли и всех до одного перебили копьеносцы Блайддига, вождя, который привел меня в Беноик. Теперь он был поставлен начальником над воинами-ветеранами. Вылазка Блайддига считалась прямым нарушением приказа Ланселота, запрещавшего выход за городскую стену, но убитых франков было так много, что Ланселот сделал вид, будто сам послал Блайддига, а позже, после гибели Блайддига, и вовсе присвоил себе этот подвиг. Fili немедленно сочинили песню о том, как Ланселот запрудил бухту мертвыми телами франков, хотя на самом деле он в тот момент отсиживался во дворце. А тела франкских воинов еще долго после этого плескались вокруг острова, и на эту падаль слетались тучи морских чаек.
