На берегу мы при помощи мечей реквизировали две рыбачьи лодки и отплыли со священного острова. До конца дней не забуду, как сияли на солнце золотые украшения и серебряное днище Котла, покуда изодранные паруса влекли нас к безопасности. Мы пели Песнь Котла; ее иногда поют и сейчас, хоть она не идет в сравнение с песнями бардов. Высадились в Корновии и пешком прошли через Элмет в дружественный Повис.
– Потому-то, госпожа, – заключил я, – все и рассказывают, будто Мерлин исчез.
– Разве черные всадники не осматривали курган?
– Осматривали. Дважды, – отвечал я. – Однако они не знали, что камни можно отвалить, а может, боялись прогневить покойников. Ну и конечно, Мерлин наложил на нас заклятие невидимости.
– Лучше в вы улетели, – проворчала Игрейна, – так было бы куда интереснее. – Она вздохнула. – Но ведь история Котла на этом не закончилась?
– Увы, да.
– И...
– И я доскажу ее в свое время.
Королева надула губки. Сегодня она была в сером плаще, отороченном мехом выдры, который так ей шел. И по-прежнему не беременна. Я подумал, что либо ей не суждено иметь детей, либо ее муж, король Брохваэль, слишком много сил растрачивает со своею любовницей Нвилле. День выдался холодный, ветер задувал в окно и колыхал языки пламени в очаге, в котором можно было развести огонь вдесятеро жарче, чем разрешал мне Сэнсам. Я слышал, как епископ во дворе распекает брата Аруна, монастырского трапезария. Утром похлебка была слишком горячей, и святой Тудвал обжег язык. Малолетний Тудвал очень близок к епископу. В прошлом году Сэнсам объявил его святым. Дьявол расставляет много силков на пути спасения.
– Так значит, ты и Кайнвин... – укорила меня Игрейна.
– Что я и Кайнвин?
– Стали любовниками.
– По гроб жизни, – признался я.
– Но так и не поженились?
– Да. Она ведь дала клятву.
– И ребенок не разорвал ее пополам, – продолжала Игрейна.
– Третьи роды едва не стоили ей жизни, – сказал я. – Остальные были куда легче.
Игрейна склонилась к огню и протянула бледные ладони к жалким языкам пламени.
– Счастливец ты, Дерфель.
– О чем ты, госпожа?
– Испытать такую любовь.
В голосе Игрейны сквозила зависть. Королева была не старше Кайнвин в день нашей первой встречи и так же прекрасна. Подобная красота заслуживает любви, которую воспевали бы барды.
– Да, – признал я.
За окном брат Маэльгвин колол дрова и пел о любви Риддерха и Мораг. Это значило, что святой Сэнсам устроит ему выволочку, как только закончит унижать брата Аруна. Все мы братья во Христе, говорит святой, единые в любви.
– А Кунеглас не сердился, что его сестра убежала с тобой? – спросила Игрейна.
– Ни чуточки, – отвечал я. – Он хотел, чтобы мы переехали в Кар Свос, но нам обоим пришелся по сердцу Кум Исаф. А Кайнвин никогда не любила невестку. Хелледд все время ворчала; живущие с ней тетки, старые брюзги, постоянно осуждали Кайнвин, от них и пошли пересуды. – Я помолчал, вспоминая старое. – По большей части люди были очень добры к нам. В Повисе многие не могли забыть Лугг Вейл. Они потеряли отцов, мужей, братьев, и дерзкий поступок Кайнвин стал для них своего рода местью. Они радовались, что Артура с Ланселотом унизили.
– А Ланселот не вызвал тебя на поединок? – возмутилась Игрейна.
– Нет, а жаль, – сухо отвечал я. – Охотно бы с ним сразился.
– Неужели Кайнвин просто все сама для себя решила?
Игрейна никак не могла свыкнуться с мыслью, что женщина поступила сообразно своей воле. Она встала, подошла к окну и некоторое время слушала пение Маэльгвина, потом вдруг сказала:
– Бедняжка Гвенвивах. Ты описал ее некрасивой скучной толстухой.
– Увы, такой она и была.
– Не всем же быть хорошенькими, – заметила Игрейна с уверенностью признанной красавицы.
– Да, – согласился я, – но ты ведь не хочешь, чтобы я писал о заурядном. Ты жаждешь, чтобы Британия Артура бурлила страстями, а я не питал страсти к Гвенвивах. Любви не прикажешь, госпожа, она повинуется лишь красоте и чувственному влечению. Ты желаешь, чтобы мир был справедливым? Тогда вообрази себе землю без королей и королев, без страстей и магии. Хотелось бы тебе жить в таком скучном мире?
– Это никак не связано с красотой! – вознегодовала Игрейна.
– С красотой-то как раз все и связано. Что твоя родовитость, как не случайность рождения? И что такое красота, как не другая случайность? Желай боги... желай Бог, – поправился я, – чтобы мы были равными, Он бы сделал нас равными, а будь мы все одинаковы, кого воспевали бы барды?
Игрейна не стала спорить и попыталась подловить меня на другом.
– Ты веришь в магию, брат Дерфель?
Я задумался.
– Да. Даже как христиане мы вправе в нее верить. Что такое чудеса, как не магия?
– И Мерлин вправду наслал туман?
Я нахмурился.
– Все, что делал Мерлин, можно объяснить иначе. С моря часто наплывает туман, потерянные вещи находятся каждый день.
– И мертвые воскресают?
– Лазарь воскрес, – сказал я. – Воскрес и наш Спаситель.
Я перекрестился.
Игрейна тоже осенила себя крестным знамением.
– Так Мерлин правда воскрес?
– Я не знаю наверняка, что он был мертв.
– Тем не менее так считала Кайнвин.
– До смертного часа, госпожа. Игрейна потеребила пояс платья.
– Разве Котел не был волшебным? Не оживлял людей?
– Так нам говорили.
– Но уж точно Кайнвин нашла его при помощи волшебства!
– Возможно, – отвечал я, – а возможно, нет. Мерлин месяцами собирал все, что люди помнили про Инис Мон. Он знал, где у друидов было главное святилище – возле озера Ллин Керриг Бах, и Кайнвин просто вывела нас к ближайшему месту, где могли спрятать Котел. Правда, сон она и впрямь видела.
– И ты тоже, – сказала Игрейна. – На Долфорвине. Что Мерлин дал тебе выпить?
– То же, что Нимуэ дала Кайнвин рядом с Ллин Керриг Бах. Скорее всего, настойку мухоморов.
– Мухоморов! – ужаснулась Игрейна.
Я кивнул.
– Потому-то я дергался и не стоял на ногах.
– Ты мог умереть! – возмутилась она.
Я помотал головой.
– Люди не так часто умирают от мухоморов. К тому же Нимуэ была искусна в составлении снадобий.
Я решил не говорить, что самый безопасный напиток из мухоморов получается, если колдун сам съест гриб, а сновидцу даст выпить свою мочу.
