– Мой горький удел – высокие своды и мраморные колонны. – Он несколько запоздало хохотнул и продолжил: – Я уйду завтра. Кунеглас выступит через десять дней. Отправляйся с ним, а если сможешь, то раньше.
– Куда? – спросил я.
– В Кориниум.
Артур встал и взглянул на лощину.
– Пару слов на прощание? – спросил он.
– Пойду прослежу, чтобы Скарах не упустила молоко, – сказала Кайнвин, разгадав его прозрачный намек. – Желаю тебе победы, – обратилась она к Артуру и в последний раз его обняла.
Мы пошли по лощине. Артур одобрил новые плетни, подстриженные яблони, запруду для рыбы, которую мы устроили на ручье.
– Не слишком привязывайся к этой земле, Дерфель, – сказал он. – Я надеюсь, что ты вернешься в Думнонию.
– Очень хотелось бы, – отвечал я, зная, что не Артур препятствует моему возвращению на родину, а Гвиневера и Ланселот.
Артур улыбнулся и сменил тему.
– Кайнвин, похоже, очень счастлива, – заметил он.
– Да. Мы оба очень счастливы.
Он помолчал, затем проговорил с уверенностью молодого отца:
– Беременность может сделать ее взбалмошной.
– Пока не замечаю. Правда, у нее сроку всего несколько недель.
– Тебе с ней повезло, – тихо промолвил Артур.
Оглядываясь назад, я понимаю, что тогда впервые услышал от него некое подобие упрека в сторону Гвиневеры.
– Роды – трудное время, – поспешно объяснил он, – и приготовления к войне осложняют дело. Я не могу бывать дома столько, сколько хотел бы.
Артур остановился перед старым дубом, в который некогда ударила молния; почерневший ствол был расколот надвое, из него пробивались новые зеленые побеги.
– Позволь попросить тебя об одной услуге.
– Все, что скажешь, господин.
– Не торопись, Дерфель, ты еще не знаешь, о чем речь.
Он замолчал, и я понял, что услуга будет непростой. Мгновение или два Артур не решался выговорить свою просьбу, а только смотрел на дальний берег лощины и что-то бормотал про оленей и колокольчики.
– Колокольчики? – переспросил я, думая, что ослышался.
– Интересно, почему олени никогда не едят колокольчики, – сказал он. – Все остальное едят.
– Не знаю, господин.
– Я объявил в Кориниуме сбор посвященных Митры.
Я понял наконец, к чему он клонит, и внутренне напрягся. Война принесла мне много наград, но больше всего я гордился принадлежностью к культу Митры – римского бога войны, оставшегося в Британии после ухода легионов. К мистериям допускались лишь те, кого избрали другие посвященные. Они могли быть из разных королевств и сражались друг с другом не реже, чем друг за друга, однако в митреуме встречались, как братья; только они могли избрать в свое число храбрейших из храбрых. Это означало признание лучших воинов Британии; честь, к которой я относился весьма ревниво. Разумеется, к священнодействию допускали только мужчин; более того, женщина, увидевшая ритуал, подлежала смерти.
– Я объявил сбор, – продолжал Артур, – чтобы мы приняли Ланселота в число посвященных.
Я знал, что к этому идет. Гвиневера обратилась ко мне с такой просьбой год назад. Я думал, что она отказалась от своей затеи, но теперь, перед началом войны, тема всплыла снова.
Я отвечал вежливо:
– Не лучше ли подождать, пока мы разобьем саксов? За это время, не сомневаюсь, у нас будет случай увидеть Ланселота в бою.
До сих пор никто из нас не наблюдал его в схватке, и я, честно говоря, не рассчитывал, что летом он примет участие в сражениях. Мне просто хотелось на несколько месяцев оттянуть разговор.
Артур поморщился.
– Есть причина, заставляющая нас спешить.
– Что за причина?
– Его мать нездорова.
Я рассмеялся.
– Ну, это не повод принимать человека в посвященные.
Артур скривился, чувствуя, что его доводы неубедительны.
– Он – король и ведет войско в нашей войне. Ему не нравится Силурия, и трудно его винить. Он тоскует по арфистам, поэтам и золоту Инис Требса, который утратил, поскольку я не сдержал клятву и не привел войско на помощь его отцу. Мы перед ним в долгу.
– Я – нет, господин.
– Мы перед ним в долгу, – повторил Артур.
– И все равно он может подождать, – твердо отвечал я. – Если ты предложишь избрать его, господин, то наверняка получишь отказ.
Артур, видимо, ждал такого ответа и все-таки продолжал настаивать.
– Ты мой друг, – он отмахнулся, не давая мне вставить слово, – и мне бы хотелось, чтобы моего товарища в Думнонии чтили так же, как и в Повисе. – Говоря, он смотрел на расщепленный дуб, теперь поднял взгляд на меня. – Я хочу, чтобы ты жил в Линдинисе, и если на сборе посвященных ты назовешь имя Ланселота, его наверняка изберут.
Артур подразумевал больше, чем сказал вслух. Он намекал, что Ланселота поддерживает Гвиневера и что она меня простит, если я исполню ее желание. После избрания Ланселота в число посвященных я смогу перевезти Кайнвин в Думнонию, стать защитником Мордреда и получить все сопутствующие богатства и почести.
С холма спускались несколько моих воинов. Один из них нес на руках ягненка. Я догадался, что это сиротка, которого Кайнвин придется выкармливать из своих рук. Дело непростое: малышу надо было давать смоченную в молоке тряпицу. Частенько они все равно умирали, но Кайнвин упорно старалась их выходить. Она категорически запретила закапывать ягнят в плетушках или прибивать их шкуру к дереву, но вроде бы здоровье приплода ничуть от этого не пострадало.
Я вздохнул.
– Так в Кориниуме ты предложишь выбрать Ланселота?
– Нет, не я. Боре. Он видел Ланселота в бою.
– Что ж, будем надеяться, что у Борса золотые уста.
Артур улыбнулся.
– Так ты дашь мне ответ?
– Такого, как ты хочешь услышать, – не дам.
Артур пожал плечами, взял меня под руку и повел к дому.
– Как же я ненавижу тайные общества! – сказал он, и я вспомнил, что никогда не видел Артура на мистериях, хотя его избрали в число посвященных годы назад. – Культы вроде этого должны объединять людей, а на самом деле только сеют раздоры. Порождают зависть. Однако иногда надо побеждать одно зло другим. Я подумываю создать новую гильдию воинов. Из всех, кто выступит против саксов. Это будет самая чтимая дружина в Британии.
– И самая большая, надеюсь, – заметил я.
– В нее не войдут ополченцы, – добавил Артур, исключая из числа избранников тех, для кого война – повинность. – Люди предпочтут мою гильдию любым тайным мистериям.
