Он зашагал шире, ударяя в землю большим черным посохом.
Сразу за Каляевой показался дым сигнальных костров – знак, что нас заметили. Саксы, увидев этот дым, уходили, забирая зерно и скот и сжигая дома. Элла отводил свое войско – он постоянно был в дне перехода от нас, и мы, преследуя его, углублялись все дальше в разоренный край. Везде, где дорога проходила через лес, она была завалена срубленными деревьями; покуда мы растаскивали стволы, копье или стрела, вылетев из зарослей, отнимали жизнь одного из наших товарищей, а порой огромный саксонский пес выпрыгивал из подлеска и загрызал кого-то на месте. Элла ни разу не дал нам бой. Он отступал, мы шли вперед, и каждый день вражеские копья и псы сокращали наше число.
Однако куда больший урон наносили болезни. Еще перед Лугг Вейлом мы поняли, что на всякое многолюдное войско боги насылают мор. Больные сильно замедляли продвижение: если они не могли идти, их приходилось укладывать в безопасном месте и оставлять рядом копейщиков для защиты от саксов, рыскавших вдоль наших флангов. Днем мы видели вдалеке их отряды, каждую ночь на горизонте мерцали костры. Однако нас замедляли не столько болезни, сколько самая наша численность. Для меня загадка, почему тридцать копейщиков без труда проходят двадцать миль в день, а шесть сотен, даже выбиваясь из сил, едва покрывают восемь или девять. Через некоторое время я перестал смотреть на римские камни, отмечавшие число миль до Лондона, – не хотелось видеть, как мало мы прошли.
Замедляли нас и воловьи упряжки. Позади войска ехали сорок вместительных телег с провиантом и запасным оружием. Обоз поручили охранять Мэуригу; он постоянно суетился, пересчитывал телеги и сетовал, что копейщики впереди идут слишком быстро.
Возглавляли войско прославленные конники Артура. Их было теперь пятьдесят, в кольчугах, на косматых, рослых конях, каких разводят в Думнонии. Другие всадники, не входившие в Артурову конницу, ехали впереди в качестве разведчиков. Иногда они не возвращались; позже мы находили на дороге их отрубленные головы.
Основной костяк войска составляли пятьсот копейщиков. Артур решил не брать с собой ополченцев – у деревенщины редко бывает достойное оружие. Итак, мы все были дружинники, каждый имел при себе щит и копье, а большинство и меч. Артур разослал по всей Думнонии приказ: всякий, у кого есть меч, должен его отдать, если только сам не идет на войну. Собранные таким образом восемьдесят клинков раздали воинам. Некоторые – очень немногие – несли трофейные саксонские обоюдоострые топоры; хотя большинство (и я в том числе) считали их несподручными.
И чем за все это платить? За мечи, за новые копья и щиты, телеги, волов, муку, обувь, знамена, сбрую, котелки, шлемы, плащи, кинжалы, подковы и солонину? Артур, когда я его спросил, лишь рассмеялся.
– Благодари христиан, Дерфель.
– Еще дали? – удивился я. – Мне казалось, это вымя выдоено насухо.
– Теперь – да, – мрачно отвечал он, – но удивительно, сколько их храмы согласились отдать, когда мы предложили монахам мученический венец, и еще удивительнее, сколько золота мы обещали вернуть со временем.
– Мы хоть что-нибудь вернули Сэнсаму? – спросил я. На золото, отнятое у его монастыря, мы купили перемирие с Эллой на время осенней кампании, которая закончилась сражением в Лугг Вейле.
Артур помотал головой.
– И он постоянно мне об этом напоминает.
– Похоже, – осторожно проговорил я, – епископ завел себе новых друзей.
Артур только рассмеялся над моей осторожностью.
– Он – капеллан Ланселота. Наш дорогой епископ, как яблоко в бочке с водой: придавишь – снова выскочит.
– И он помирился с твоей женой, – заметил я.
– Мне нравится, когда люди забывают ссоры, однако епископ Сэнсам и впрямь странный союзник. Гвиневера готова его терпеть, Ланселот его возвышает, Моргана – защищает. Кто бы мог подумать?! Моргана!
Артур любил сестру и горевал, что она отдалилась от Мерлина. Моргана с головой ушла в управление Инис Видрином, словно желала доказать старому друиду, что годится ему в спутницы куда лучше Нимуэ. Увы, она давно проиграла битву за место верховной жрицы. Как объяснил Артур, Мерлин ценил Моргану, она же хотела любви, а кто способен полюбить женщину, так изуродованную огнем? "Мерлин никогда не был ее любовником, – сказал Артур, – как бы она ни старалась всех в этом уверить. Мерлину нравится, когда его считают чудным, но, по правде сказать, он не может видеть Моргану без маски. Ей очень одиноко, Дерфель". Посему неудивительно, что Артура радовала дружба его сестры с Сэнсамом. Я не мог взять в толк одного: как самый рьяный защитник христианства в Думнонии может дружить с могущественной языческой жрицей? Да, подумал я, мышиный король подобен пауку, плетущему очень странную паутину. Не так давно он силился поймать в нее Артура; какую ловчую сеть он мастерит теперь?
Последние вести из Думнонии принесли догнавшие нас в дороге союзники, новых ждать не приходилось: мы были отрезаны, окружены саксами. По крайней мере, старые вести обнадеживали. Кердик пока не напал на Ланселота; предполагали, что он двинулся на помощь Элле. Последней нас нагнала дружина из Кернова под предводительством старого друга, который галопом устремился ко мне, спрыгнул с лошади, оступился и упал прямо передо мной. Это был Тристан, принц Кернова. Он поднялся, отряхнул с плаща пыль и обнял меня.
– Не тревожься, Дерфель, – сказал он, – воины Кернова прибыли. Все будет хорошо.
Я рассмеялся.
– Отлично выглядишь, о принц.
Надо сказать, слова мои соответствовали истине.
– Сбежал от отца. Он выпустил меня из клетки – надеется, что какой-нибудь сакс раскроит мне голову топором.
Принц комично изобразил, как умирает. Я сплюнул, чтобы отвратить зло.
Тристан был темноволосый красавец с длинными усами и раздвоенной бородой. Бледное лицо часто бывало печальным, но сегодня оно лучилось весельем. Год назад он ослушался отца и привел дружину в Лугг Вейл. Говорили, что за это отец заточил его на всю зиму в далекую крепость на северном побережье. Теперь король Марк смилостивился и отпустил сына на войну.
– У нас в семье прибавление, – сказал Тристан.
– Прибавление?
– Мой дорогой батюшка, – ехидно объяснил он, – взял себе новую жену. Иалле из Броселианда.
Броселианд был последним королевством бриттов в Арморике. Им правил Будик ап Камран, женатый на Артуровой сестре Анне, следовательно, Иалле приходилась Артуру племянницей.
– И какая же это у тебя мачеха? – спросил я. – Шестая?
– Седьмая, – поправил Тристан. – Ей только пятнадцать зим, а отцу не меньше пятидесяти. Мне почти тридцать! – мрачно присовокупил он.
– И ты до сих пор холост?
– Пока да. Отец женится и за меня тоже. Бедняжка Иалле! Годика через четыре умрет и она. Однако сейчас отец счастлив. Доканывает ее, как доконал прежних. – Он обнял меня за плечи. – А я слышал, ты женился?
