Артур скривился, недовольный моим легкомыслием.
– Он боится, что Тристан поведет копейщиков на Кернов. Боится междоусобной войны. Боится, что сын устал ждать его смерти.
Я мотнул головой.
– Тристан не расчетлив. Он действует под влиянием порыва. Он влюбился в юную мачеху, а про трон и не думает.
– Сейчас не думает, – мрачно сказал Артур, – потом задумается.
– Если мы укроем Тристана, то что сделает король Марк? – спросил Сэнсам.
– Будет совершать набеги, – сказал Артур. – Жечь поселения, угонять скот. Или пошлет воинов, чтобы захватили Тристана живым. Его корабельщики с этим справятся.
Жители Кернова были лучшими в Британии моряками; саксы давно научились страшиться их копий и ладей.
– Мы ввяжемся в нескончаемую пограничную войну, – продолжал Артур. – Каждый месяц она будет уносить жизнь десятков селян. Нам придется держать на западном рубеже не меньше сотни копейщиков.
– Дорого, – заметил Сэнсам.
– Очень дорого, – мрачно подтвердил Артур.
– Деньги королю Марку точно надо вернуть, – заметил Эмрис.
– И королеву, возможно, тоже, – вставил Китрин, один из заседавших в совете магистратов. – Вряд ли гордость позволит королю Марку оставить без отмщения такое бесчестие.
– Что будет с королевой, если ее вернуть? – спросил Эмрис.
– Это решать королю Марку, не нам, – твердо отвечал Артур. Он обеими руками потер худое лицо и проговорил устало: – Наверное, стоит хорошенько все обдумать. – Он улыбнулся. – Давненько я не бывал в тех краях. Сдается мне, пора снова их навестить. Поедешь со мной, Дерфель? Тристан – твой друг. Может, он тебя послушает.
– Охотно, господин, – согласился я.
Совет согласился дать Артуру время на раздумья, Каллина отправили в Кернов с заверениями, что Артур лично этим вопросом занялся, и мы, в сопровождении десятка моих копейщиков, отправились на запад – отыскивать беглых любовников.
Ехали с легким сердцем, хотя в конце пути и предстояло распутывать сложный клубок. За девять лет мира страна расцвела, словно за нескончаемое лето, и, несмотря на мрачные пророчества Кулуха, урожай в тот год обещал быть хорошим. Артур с искренней радостью смотрел на ухоженные поля и новые житницы. Его тепло встречали в каждом городе и каждой деревне. Дети пели хором в его честь, селяне приносили подарки: кукол, сплетенных из колосьев нового урожая, корзины с фруктами, лисьи шкуры. В ответ он одаривал местных жителей золотом и расспрашивал об их заботах, беседовал с местным магистратом, после чего мы ехали дальше. Настроение портила только враждебность христиан: в каждой деревне они собирались кучкой и поносили Артура, пока соседи не затыкали им рот. Новые церкви были повсюду, обычно в священных языческих рощах или у чтимых издревле родников. Воздвигались они усилиями Сэнсамовых миссионеров, и я дивился, почему язычники не отправляют в деревни собственных проповедников. Сами церкви не стоили доброго слова – мазанки с крестом наверху, но число их множилось с каждым днем, и священники все яростней обличали Артура за приверженность язычеству, а Гвиневеру – за поклонение Изиде. Гвиневере было плевать, как к ней относятся, а вот Артур очень горевал из-за религиозной розни. По пути в Иску он часто останавливался поговорить с христианами, плевавшими в его сторону, но все тщетно. Они не желали знать, что этот человек подарил им мир и процветание, и помнили только, что он – язычник.
– Они как саксы, – невесело сказал Артур, когда мы оставили позади очередную кучку хулителей, – не успокоятся, пока не захватят все.
– Так поступим с ними, как с саксами, – предложил я. – Натравим одних на других.
– Они уже и так воюют между собой, – заметил он. – Ты понимаешь их спор о пелагианстве?
– Даже и не хочу понимать, – беспечно отвечал я, хотя, по правде сказать, спор между двумя группами христиан достиг невероятного ожесточения, и каждая призывала на голову другой все земные и небесные кары. – А ты?
– Да, наверное. Пелагий не верил в изначальную испорченность человека, а такие, как Сэнсам и Эмрис, считают, что мы рождаемся дурными. – Он помолчал и продолжил: – Наверное, будь я христианином, я бы склонялся к пелагианству.
Я вспомнил Мордреда и подумал, что человечество, вполне может быть, и впрямь испорчено изначально, однако вслух ничего говорить не стал.
– Я верю в человечество больше, чем в любого бога, – закончил Артур.
Я сплюнул на обочину, чтобы отвратить возможный вред от его слов, и сменил тему.
– Интересно, как бы все изменилось, если бы Котел остался у Мерлина?
– Ты про ту старую посудину? – рассмеялся Артур. – Я о ней давно позабыл! – Он улыбнулся давним воспоминаниям. – Ничто бы не изменилось, Дерфель. Я иногда думаю, что Мерлин потратил жизнь на поиски сокровищ, а собрав все, остался не у дел. Он не решался испробовать их магию, поскольку подозревал, что ничего не произойдет.
Я покосился на меч, висевший у него на поясе, одно из тринадцати сокровищ Британии, но ничего не сказал, помня, что обещал Мерлину не говорить Артуру об истинной мощи Экскалибура.
– Думаешь, Мерлин сам сжег свою башню? – спросил я.
– Закрадывается такая мысль, – признал он.
– Нет, – твердо объявил я. – Он верил в сокровища. И, мне кажется, порою верит, что сумеет снова их отыскать.
– Тогда пусть ищет быстрее, у него мало времени в запасе, – отрезал Артур.
Тем вечером мы остановились в бывшем дворце римского наместника в Иске. Кулух был расстроен, но не из-за Тристана, а из-за того, что город превратился в рассадник христианского фанатизма. Всего неделю назад молодые христиане захватили языческие храмы, повалили статуи богов и вымазали стены калом. Воины Кулуха захватили нескольких осквернителей и бросили их в тюрьму, но он боялся, что дальше будет хуже.
– Если не раздавить их сейчас, – сказал Кулух, – они пойдут воевать за своего бога.
– Чепуха, – отмахнулся Артур.
Кулух покачал головой.
– Они хотят короля-христианина.
– Через год они получат Мордреда, – отвечал Артур.
– Он христианин? – спросил Кулух.
– Во всяком случае, не язычник, – отвечал я.
– Но христианам нужен не он, – мрачно произнес Кулух.
– А кто же? – Намеки двоюродного брата наконец заинтриговали Артура.
Кулух помялся, затем пожал плечами.
– Ланселот.
– Ланселот? – весело переспросил Артур. – Они что, не знают, что он не закрывает языческие храмы?
– Они ничего о нем не знают, – сказал Кулух. – Им этого не надо. К нему относятся так же, как относились к тебе перед смертью Утера. Видят в нем избавителя.
