— В полутора днях пути? — отозвалась Игрейна. — А если Ратэ захватят, какая крепость окажется между нами и саксами?
— Господь защитит нас, — промолвил епископ, непроизвольно вторя убежденности давно покойного благочестивого короля Мэурига Гвентского, — так же, как Господь защитит твою милость в час испытания.
Сэнсам замешкался в келье еще минут на пять, хотя на самом-то деле никаких дел у него к нам не было. Скучает нынче наш святой. И навредить-то некому, и скандала-то не раздуешь. Брат Маэлгвин, первый силач монастыря, выполнявший едва ли не всю тяжелую работу, испустил дух несколько недель назад, и с его смертью епископ утратил излюбленную мишень для издевки. Меня ему изводить не в радость: я терпеливо сношу все нападки, и, кроме того, я под защитой Игрейны и ее супруга.
Наконец Сэнсам убрался восвояси. Игрейна состроила гримаску ему вслед.
— Расскажи мне, Дерфель, что мне такого сделать, чтобы роды прошли удачно? — попросила она, как только святой оказался за пределами слышимости.
— Меня-то ты с какой стати спрашиваешь? — изумился я. — Мне, благодарение Богу, про роды ничего не ведомо! Я в жизни не видел, как дети появляются на свет, да и видеть не хочу.
— Но ты же знаешь про всякие древние поверья, — настаивала она, — об этом я и толкую.
— Женщины в твоем каэре наверняка знают куда больше моего, — отозвался я. — Но когда рожала Кайнвин, всякий раз в постель непременно клали железо, порог сбрызгивали женской мочой, в огонь кидали полынь, и, конечно, тут же наготове ждала молодая девственница — чтобы поднять новорожденного с соломы. А самое главное, — строго поучал я, — в комнате не должно быть мужчин. Нет приметы хуже, чем подпустить мужчину к роженице. — Я тронул гвоздь, торчащий в моем столе, дабы отвратить зло — о таких несчастливых обстоятельствах даже упоминать и то нельзя! Мы, христиане, конечно же, не верим, что прикосновением к железу возможно повлиять на судьбу, будь то злую или добрую, да только шляпка гвоздя под моими пальцами отполирована до блеска. — А насчет саксов — это правда? — спросил я.
Игрейна кивнула.
— Дерфель, они все ближе. Я снова взялся за гвоздь.
— Так предупреди мужа, чтобы вострил копья.
— Он в предупреждениях не нуждается, — сурово отрезала королева.
Кончится ли когда-нибудь эта война? Сколько живу на свете, бритты всегда воевали с саксами, и хотя мы однажды одержали над ними великую победу, за последующие годы мы потеряли еще больше земель, а вместе с землями исчезают предания, связанные с долинами и холмами. Ведь история — это не просто сложенная людьми повесть; история крепко-накрепко скреплена с землей. Мы называем холм именем героя, там погибшего, называем реку в честь принцессы, что спасалась от погони вдоль ее берегов, а когда древние имена исчезают, предания уходят вместе с ними, и новые названия уже не несут в себе памяти о прошлом. Саксы захватывают нашу землю и нашу историю. Они распространяются, как зараза, а Артура нет с нами более, и некому защитить нас. Артур, бич саксов, владыка Британии, человек, кого любовь ранила сильнее, нежели меч и копье. Как же мне его недостает!
В день зимнего солнцестояния мы молимся, чтобы боги не оставили землю в великой тьме. В самые холодные и мрачные зимы молитвы наши зачастую звучали стонами отчаяния, а уж тем более в том году, в преддверии атаки саксов, когда мир словно омертвел под панцирем льда и снежного наста. Для тех из нас, кто принадлежал к числу посвященных Митры, солнцеворот заключал в себе двойной смысл: ведь в эту самую пору родился наш бог. После пышного праздничного пиршества в Дун Карике я отвел Иссу в западные пещеры, где мы свершали наши самые торжественные обряды, и там посвятил его в культ Митры. Он с честью выдержал испытания и был принят в отряд избранных воинов, причастных к божественным мистериям. После того мы попировали всласть. В том году быка убил я: сперва подрезал ему поджилки, обездвижив зверя, а затем размахнулся топором в низкой пещере и перерубил ему хребет. У быка, как сейчас помню, печень оказалась сморщенная, ссохшаяся, что считалось дурной приметой, ну да той студеной зимой добрых примет вообще не было.
На священнодействие, невзирая на мороз, съехалось сорок воинов. Артур, давным-давно посвященный в культ, так и не приехал, зато явились Саграмор и Кулух, покинувшие приграничье ради участия в церемонии. По завершении пира, когда большинство воинов уже отсыпались, упившись меду, мы втроем ушли в низкий туннель, где дым нависал не так густо и можно было потолковать наедине.
И Саграмор, и Кулух были уверены, что саксы атакуют напрямую, по долине Темзы.
— Слыхал я, — сообщил нам Саграмор, — будто саксы свозят в Лондон и Понт припасы и продовольствие. — Он замолк: принялся отдирать зубами лоскут мяса с кости. Я не видел Саграмора вот уже много месяцев и теперь в обществе его изрядно приободрился. Нумидиец был самым могучим и грозным из Артуровых военных вождей; его узкое, с резкими чертами лицо дышало отвагой. Он был воплощенная преданность, верный друг и замечательный рассказчик, но в первую очередь он был прирожденным воином — умел перехитрить и одолеть любого врага. Саксы панически боялись Саграмора и считали его темным демоном из Иного мира. А мы — мы радовались, что враги живут в одуряющем страхе, и утешались тем, что, даже при численном превосходстве саксов, на нашей стороне — Саграморов меч и его испытанные копейщики.
— Не нападет ли Кердик с юга? — предположил я. Кулух покачал головой.
— Не похоже. В Венте все тихо.
— Они ж не доверяют друг другу, — подхватил Саграмор, разумея Кердика и Эллу. — Эти двое не рискнут выпустить друг друга из виду. Кердик опасается, мы подкупим Эллу, а Элла страшится, что Кердик обделит его добычей, так что саксонские короли ныне неразлучны, что родные братья.
— Ну а что предпримет Артур? — спросил я.
— Мы надеялись, ты-то нам и расскажешь, — отозвался Кулух.
— Артур со мной нынче не слишком-то откровенничает, — буркнул я, не скрывая обиды.
— Стало быть, нас таких двое, — проворчал Кулух.
— Трое, — откликнулся Саграмор. — Он приходит повидаться, задает вопросы, возглавляет набеги, а потом уезжает восвояси. И ничегошеньки-то не скажет.
— Может, хоть думает, — промолвил я.
— Небось с молодой женой занят, — кисло предположил Кулух.
— А ты ее видел? — полюбопытствовал я.
— Ирландская кошечка. С коготочками, — презрительно бросил Кулух. Как выяснилось, он навестил Артура и его молодую жену по пути на север, едучи на сбор посвященных Митры. — Ну, милашка себе, — нехотя признал он. — Будь она рабыней, пожалуй, ты и впрямь не возражал бы, кабы она задержалась в твоей кухне. Ну, то есть я не возражал бы. Ты-то, Дерфель, как раз вряд ли. — Кулух вечно прохаживался насчет моей верности Кайнвин, хотя ничего такого необычайного в моем постоянстве не было. Саграмор женился на пленной саксонке и, подобно мне, вовеки не изменял своей женщине. — Ну и что проку в быке, ежели обхаживает лишь одну телочку? — фыркнул Кулух, но никто из нас не ответил на колкость.
