Они с Джейн все-таки им показали!
Глава 11
1
– Просто-напросто отказываюсь вас понимать, –
проговорил Седрик Кракенторп.
Он устроился на полуразрушенной стенке давно пустующего
свинарника и посмотрел в упор на Люси Айлзбарроу.
– Что вы отказываетесь понимать?
– Что вы здесь делаете.
– Зарабатываю себе на жизнь.
– Служа в прислугах? – уронил он пренебрежительно.
– Вы отстали от жизни, – сказала Люси. –
Помощница по хозяйству, вот я кто, домовод-профессионал или та, кого сам бог
послал, и главным образом – последнее.
– Не может вам быть по душе все, чем вы вынуждены
заниматься, – и стряпать, и стелить постели, елозить по комнатам с
пылесосом и окунать руки по локоть в сальные обмылки.
Люси рассмеялась.
– Отдельные частности – да, пожалуй, но стряпня
удовлетворяет мою потребность в творчестве, а нечто во мне прямо-таки упивается
наведением чистоты и порядка.
– Ну, а мне в жизни всегда сопутствуют грязь и
беспорядок, – объявил Седрик. – И мне так нравится, – прибавил
он с вызовом.
– Да уж, оно и видно.
– У меня на Ивисе обзаведение в халупе нехитрое, без
выкрутасов. Три тарелки, две чашки с блюдцами, кровать, стол, пара стульев.
Повсюду пыль, следы краски, обломки камня – я занимаюсь не только живописью, но
и ваянием – и никому не разрешается ничего пальцем тронуть. Женщину я туда
близко не подпущу.
– Ни в каком качестве?
– На что это вы намекаете?
– Как-то естественно предположить, что у мужчины со
столь артистическими наклонностями должна быть и интимная жизнь.
– Моя интимная жизнь, как вы изволили выразиться, мое
личное дело, – отвечал с достоинством Седрик. – А женщину близко не
подпущу в присущем ей качестве – прибираться, командовать и вмешиваться во что
не просят.
– Вот бы руки приложить к вашей халупе! – сказала
Люси. – Вдохновляющая была бы задача.
– Не выйдет, руки-то коротки!
– Да, наверно.
Из стенки свинарника посыпались кирпичи. Седрик повернул
голову, вглядываясь в его заросшие крапивой недра.
– Славная наша Мадж! – сказал он. – Как живая
стоит перед глазами. Что за милый характер был у свиньи, а какая плодовитая
мамаша! Семнадцать, помнится, принесла в последний опорос. Придешь сюда,
бывало, под вечер в ясную погоду спинку ей почесать прутиком. Первое было для
нее удовольствие.
– Но почему здесь допустили, чтобы все пришло в такой
упадок? Ведь не одна же война тому виной?
– А вас, видно, и тут подмывает руки приложить? Все-то
вам неймется! Теперь понятно, отчего именно вам выпало обнаружить труп.
Греко-римский саркофаг и тот не могли оставить в покое! – Он сделал
паузу. – Да нет, конечно, виновата не только война. Это все мой отец. Что
вы, кстати, думаете о нем?
– Мне особенно думать было некогда.
– Не нужно уходить от ответа. Скупой, как сам черт, и к
тому же, сдается мне, слегка тронулся умишком. Нас всех – разве что не считая
Эммы, – ясное дело, ненавидит. Из-за дедова завещания.
На лице Люси изобразилась озадаченность.
– Добытчик у нас в семье был дед. Нажил деньги на
хрустящих хлебцах, галетах, крекерах-крендельках. И прочем, что подают к
вечернему чаю. А после, будучи человеком дальновидным, очень вовремя
переключился на сырные палочки и тартинки, чем обеспечил нам густой навар со
званых коктейлей. Ну, а потом настало время, когда отец дал понять, что душа
его требует пищи более возвышенной, чем хрустящие хлебцы. Отправился
путешествовать по Италии, Балканам, Греции, стал баловаться искусством. Дед
обозлился. Он рассудил, что мой отец и для бизнеса не пригоден, и в искусстве
не силен, – был, кстати, прав в обоих случаях, – а потому все денежки
доверил попечителям своих внуков. Отец же получал пожизненно доходы с капитала,
но к самому капиталу притронуться не мог. Тогда, хотите знать, что он сделал?
Он перестал тратить деньги. Приехал сюда и начал копить. Не удивлюсь, если он
на сегодняшний день скопил не меньше того, что осталось от деда. А нам, между
тем, – ни Гарольду, ни мне с Альфредом, ни Эмме – не перепало ни гроша из
дедовых денег. Я – нищий художник. Гарольд занялся бизнесом, он в Сити нынче
большой человек – унаследовал умение делать деньгу, хотя и у него в последнее
время возникли, по слухам, затруднения. Альфред… Альфреда мы обычно в кругу
семьи величаем Фальшь-Альф.
– За что?
– Все-то ей надо знать!.. Отвечу. Альф – паршивая овца
у нас в семействе. В тюрьме пока не побывал, но на самом ее пороге оказывался
не однажды. Во время войны служил в Министерстве продовольствия, но как-то
очень уж внезапно и при неясных обстоятельствах покинул службу. Были потом и
темная история с фруктовыми консервами, и неприятности с поставкой яиц. Не то
чтобы крупные скандалы – так, сомнительные делишки на стороне.
– Но, наверное, не слишком разумно посвящать в подобные
детали чужих людей?
– Почему? Вы что, полицейская ищейка?
– Все может быть.
– Не думаю. Вы тут батрачили еще до того, как к нам
стала проявлять интерес полиция. Не сказал бы…
Он осекся, заметив, что в калитку вошла с огорода его сестра
Эмма.
– Ты что, Эм? У тебя такой встревоженный вид…
– Меня и вправду тревожит кое-что, Седрик. Нам нужно
поговорить.
– А мне пора обратно в дом, – тактично сказала
Люси.
– Не уходите, – сказал Седрик. – Вы из-за этого
убийства теперь практически член семьи.
– Дела зовут, – сказала Люси. – Я и вышла-то
лишь нарвать петрушки.
Она поспешно ретировалась в огород. Седрик проводил ее
глазами.
– Хороша, – сказал он. – Кто она такая на
самом деле?
– О, она – человек известный, – сказала
Эмма. – Поставила этот род занятий на профессиональную основу. Но давай не
будем о Люси Айлзбарроу, Седрик. Я в ужасной тревоге. Судя по всему, в полиции
считают, что убитая женщина – иностранка, вероятно француженка. Скажи, ты не
допускаешь мысли, что это может быть… Мартина?
2
Первые секунды Седрик только хлопал глазами в недоумении.
– Мартина? Какая еще… А, ты хочешь сказать, Мартина?
