– Да, я уверена.
– И не так уж я стар. Это она делает из меня старика,
обращается так, будто мне сто лет. Вот вы же меня не принимаете за старика?
– Конечно нет, – сказала Люси.
– И молодец. Вот поглядите.
Он показал на большой выцветший графический лист, висящий на
стене. То было, как разглядела Люси, генеалогическое древо, с иными из имен
выведенными так мелко, что без увеличительного стекла не разобрать. Зато
горделиво выделялись крупными заглавными буквами имена самых далеких предков, с
короной над каждым именем.
– От королей ведем род, – объяснил мистер
Кракенторп. – По материнской линии то есть, не по отцовской. Отец был из
простых. Из низов выбрался старик. Недолюбливал меня. Знал, что я выше его на
голову. Я пошел в материнскую породу. С рожденья имел наклонность к искусству,
классической скульптуре – отец ничего в этом не смыслил, старый дурень. Матери
не помню – умерла, когда мне было два года. Последняя в своем роду. Имущество у
них пошло с молотка, и она вышла за моего отца. Нет, обратите внимание, –
и Эдуард Исповедник, и Этельред Неразумный – все они здесь. А ведь это еще до
вторжения норманнов. До норманнов – это кое-что да значит, нет?
– Безусловно.
– А теперь покажу вам другое. – Он подвел ее к
громоздкому мебельному сооружению темного дуба, стоящему на другом конце
комнаты. Люси стало немного не по себе от ощущения, с какой силой сжимают ее
локоть его пальцы. Сегодня в мистере Кракенторпе определенно не наблюдалось
даже следов старческой немощи. – Вот, видели? Привезен из Лашингтона –
родового гнезда моей матери. Елизаветинский. Четыре мужика не сдвинут с места.
Знаете, что я в нем держу? Показать?
– Покажите, пожалуйста, – отвечала из вежливости
Люси.
– Ага, любопытство разбирает? Все женщины
таковы. – Он достал из кармана ключ и отомкнул нижнее отделение шкафа.
Достал оттуда неожиданно новехонький денежный сундук. Отомкнул и его. – А
ну, взгляните-ка. Сказать, что там лежит? – Он вынул маленький
цилиндрический предмет, завернутый в бумагу, и потянул за один конец обертки.
На ладонь ему посыпались золотые монеты. – Вот, полюбуйтесь, милая. Любуйтесь,
потрогайте, подержите в руках. Знаете, что это такое? Держу пари, не знаете!
Слишком молоды. Соверены – вот это что. Полновесные золотые соверены. То, чем
мы пользовались, покамест не пошла мода на все эти дурацкие бумажки. Цена им
будет повыше, чем засаленным бумажонкам. Я издавна их собираю. И они не одни
здесь в сундуке. Здесь у меня хранится много кой-чего. Ждет своего часа. Эмма
не знает об этом. Никто не знает. Это наш с вами секрет, барышня, понятно? А
для чего я говорю все это вам и показываю?
– Для чего же?
– Чтобы не думали, будто я – хворый, дряхлый
старикашка, отжил свое. Старый пес еще хоть куда! Жена давно умерла. Вечно во
всем мне перечила, покойница. Не по ней, видите ли, детей назвал, –
отличные саксонские имена! К родословной – ни малейшего интереса. Я, впрочем,
пропускал мимо ушей все, что она скажет – бесхарактерное существо, не умела
постоять на своем. Не то что вы – вы кобылка с норовом, любо-дорого посмотреть!
Хочу дать вам один совет. Не разменивайтесь на молодых людей. У молодых ветер в
голове! Вам нужно позаботиться о своем будущем. Вот погодите… – Его пальцы
больнее сжали ей локоть. Он пригнулся к самому ее уху. – Пока довольно
того, что сказано. Всему свое время. Эти балбесы думают, что я скоро умру. А
вот и нет! Я еще, может статься, их всех переживу. Тогда-то и посмотрим. Тогда
и видно будет. У Гарольда нет детей. Седрик с Альфредом – холостяки. Эмма… Ну,
Эмме уже не выйти замуж. Не совсем равнодушна к Куимперу, но Куимперу и в
голову не придет на ней жениться. Есть, правда, Александр. М-да, Александр. Но
к Александру, понимаете ли, у меня слабость. Неудобство, признаться. Питаю
слабость к мальчишке. – Он помолчал, нахмурясь, и снова оживился: – Так
как же, молодка, а? Как вам это?
– Мисс Айлзбарроу… – Из-за закрытой двери кабинета
слабо донесся голос Эммы.
Люси с облегчением ухватилась за удобный предлог:
– Меня зовет мисс Кракенторп. Надо идти. Большое
спасибо, что вы мне показали все это.
– Не забывайте – это наш секрет…
– Конечно.
Люси торопливо направилась в холл, так и не зная толком,
сделали ей или нет условное предложение руки и сердца.
2
Дермот Краддок сидел за письменным столом своего кабинета в
Новом Скотленд-Ярде. Сидел, удобно привалясь к ручке кресла и опираясь на стол
рукой, в которой держал телефонную трубку. Говорил он в трубку по-французски,
довольно сносно владея этим языком.
– Это пока мысль, и только, как вы понимаете.
– Но разумеется, и очень даже мысль, – отвечал
голос на другом конце провода, а именно – в префектуре полиции города
Парижа. – И у меня уже вовсю идет расследование в соответствующих кругах.
Согласно донесению моего агента наметились два-три многообещающих направления.
При отсутствии семьи или возлюбленного, эти женщины выбывают из обращения с
большой легкостью и никого это не волнует. Мало ли, поехала на гастроли, завела
себе кого-то нового – кому какое дело? Жаль, вы прислали фотографию, по которой
ее так трудно узнать. Удушение, оно не красит человека. Но что поделаешь. Пойду
знакомиться с последними сообщениями моих агентов по этому делу. Вдруг да
окажется что-нибудь. Au revoir, mon cher.
Краддок едва успел вернуть ему ту же прощальную любезность,
как на стол перед ним легла бумажка. На ней значилось:
«Мисс Эмма Кракенторп. К инспектору Краддоку. По
резерфорд-холлскому делу».
Он положил трубку и оглянулся на констебля:
– Проводите ко мне мисс Кракенторп.
В ожидании ее откинулся на спинку кресла, размышляя.
Значит, он не ошибся – что-то Эмма Кракенторп знает. Не так
уж много, может быть, но знает. И решилась рассказать.
Она вошла; он поднялся ей навстречу, поздоровался, усадил
ее, предложил сигарету, от которой она отказалась. Наступило короткое молчание.
Подыскивает нужные слова, решил инспектор. Он подался вперед.
– Вы пришли сообщить мне что-то, мисс Кракенторп? Может
быть, я вам помогу? Вас кое-что тревожит, угадал? Мелочь, возможно, вы не
уверены, имеет ли она какое-либо отношение к этому делу, но и не можете
исключить того, что между ними есть связь. И явились рассказать мне, да?
Очевидно, это касается личности убитой. Вы полагаете, вам известно, кто она?
– Нет-нет, не совсем так. Мне, откровенно говоря, в это
почти не верится. Но все же…
– Но все же вероятность существует, и это не дает вам
покоя. Самое лучшее, если вы все мне расскажете, – возможно, тогда у вас
станет легче на душе.
