– Откуда такая нелюбовь к родным сыновьям? –
спросил Краддок.
– Ну, это вы подите спросите у нынешних новомодных
психиатров. Я же лишь скажу, что, как мужчина, Лютер всегда страдал от ощущения
собственной неполноценности и глубоко уязвлен своим финансовым положением. Тем,
что, пользуясь доходами с капитала, распорядиться ни капиталом, ни имуществом
не властен. Имей он право лишить своих сыновей наследства, он, может,
недолюбливал бы их меньше. А сознавать, что в этой части он бессилен, для него
унижение.
– Так вот почему столь мила его сердцу мысль, что он их
всех переживет?
– Возможно. В этом же, кстати, надо искать и корень его
скупости, я думаю. Не удивлюсь, если он ухитрился скопить из своих немалых
доходов весьма изрядную сумму – когда, понятно, налоги еще не поднялись, как
нынче, до головокружительных высот.
К инспектору Краддоку пришла новая мысль:
– Он, вероятно, кому-то завещал свои сбережения? На это
он, по крайней мере, имеет право!
– О да, только кому, – одному богу известно. Может
быть, Эмме, хотя сомнительно. Ей ведь достанется доля от дедова капитала. А может
быть, Александру, внуку.
– Этот кажется, пользуется как раз его расположением,
да? – сказал Краддок.
– До сих пор пользовался. Он как-никак ребенок дочери,
а не сына. Возможно, объяснение в этом. Кроме того, он очень хорошо относился к
Брайену Истли, мужу Эди. Я, правда, недостаточно близко знаком с Брайеном, вот
уже несколько лет как не вижусь ни с кем из этой семьи. Но у меня было
впечатление, что он по окончании войны станет, что называется, неприкаянной
душой. В нем есть все качества, необходимые в военное время, – храбрость,
удаль и обыкновение полагаться на удачу в том, что касается будущего. Но не
думаю, что ему свойственна основательность. Свободно может выродиться в эдакое
перекати-поле.
– А в молодом поколении, по вашим соображениям, не
наблюдается странностей?
– Ну, Седрик – эксцентрическая личность, из
прирожденных бунтарей. Не сказал бы, что он вполне нормален, но, впрочем, на
это можно возразить – а кто вполне?.. Гарольд, убежденный приверженец традиций,
на мой взгляд, не слишком привлекательный субъект, холодный, первая мысль
всегда о своей выгоде. Альфред был с самого начала с червоточинкой. Непутевым
родился, непутевым и жил. Я сам раз видел, как он таскает деньги из
миссионерской кружки для пожертвований, что стояла у них в холле. Дурные
наклонности. Хотя что уж там, бедняга мертв и, наверное, негоже отзываться о
нем плохо.
– А что вы думаете… – Краддок на мгновение
замялся, – …об Эмме Кракенторп?
– Славный человечек, замкнутая, не всегда знаешь, что у
нее на уме. Имеет свои планы и собственный взгляд на вещи, но предпочитает
держать их при себе. Сильный характер, чего не скажешь, судя по ее внешнему
виду и манере поведения.
– Вы, надо полагать, знали и Эдмунда, того сына, что
погиб во Франции?
– Да. Он был, пожалуй, лучше всех. Добрый, веселый,
отличный парень.
– А слышали, что как раз перед тем, как его убили, он
не то собирался жениться, не то женился на какой-то француженке?
Доктор Моррис наморщил лоб.
– Как будто припоминаю нечто похожее, – сказал
он, – только очень уж давно это было.
– Еще в начале войны, верно?
– Вот-вот. Что ж, может быть, со временем он стал бы
горько каяться, если б завел себе жену-иностранку.
– И тем не менее есть основания полагать, что все-таки
завел, – сказал Краддок.
В нескольких сжатых фразах он изложил собеседнику главное о
событиях последних недель.
– Помню в газетах действительно писали о женщине,
найденной в саркофаге. Так значит, это произошло в Резерфорд-Холле.
– И есть причины думать, что эта женщина – вдова
Эдмунда Кракенторпа.
– Ну и ну, поразительная история. Больше смахивает на
роман, чем на реальную жизнь. Но кому могло понадобиться убивать ее, бедняжку,
то есть каким образом это увязано с отравлением в семье Кракенторпов?
– Не одним, так другим, – отвечал Краддок, –
хотя в любом из вариантов многовато домысла. Возможно, кто-то не в меру алчный
рвется завладеть всем состоянием, оставленным Джосаей Кракенторпом.
– Ну и дурак, если рвется, – сказал доктор
Моррис. – Нарвется только на бешеный подоходный налог.
Глава 21
1
– С грибами шутки плохи, – заметила миссис Киддер.
Замечание это миссис Киддер повторила раз, наверное, десятый за последние
несколько дней. Люси в ответ промолчала.
– Я лично в рот их не беру, – говорила миссис
Киддер, – больно уж опасно. Это еще слава богу, что обошлось только одним
покойником. Все поголовно могли сгинуть, и вы, мисс, в том числе. Просто чудо,
что уцелели.
– Грибы тут ни при чем, – сказала Люси. – Они
были вполне доброкачественные.
– Ох, не верится, – сказала миссис Киддер. –
С ними шутки плохи, с грибами. Одна поганка затешется – и каюк… Чудно
право… – продолжала миссис Киддер, гремя в раковине тарелками и
мисками, – И как все сходится один к одному. У сестры старшенький слег с
корью, у нас – Эрни упал и сломал руку, а у мужа чирья пошли по телу – и все на
одной неделе! Рассказать кому, так не поверят, правда? И здесь то же самое не
лучше, – рассуждала миссис Киддер. – Сперва это убийство, страсть
какая, а теперь вот мистер Альфред отравился насмерть грибами. Кто будет
следующий, интересно знать?
Люси с легким содроганием подумалось, что и ей это было бы
небезынтересно.
– Мужу теперь не нравится, что я хожу сюда, –
говорила миссис Киддер, – думает, это может принести несчастье, но я скажу
– мне мисс Кракенторп знакома не первый день, она приятная дама и рассчитывает на
меня. И потом, говорю ему, не оставлять же весь дом на бедную мисс Айлзбарроу –
разорваться ей, что ли? Вам, мисс, с подносами с одними вон сколько мороки.
Люси вынуждена была согласиться, что на данный момент
преимущественное содержание жизни и вправду составляют подносы. Вот и в эту
минуту она занималась тем, что собирала подносы, предназначенные тому или иному
из болящих.
– А уж сестры эти, они палец о палец не ударят, –
развивала тему миссис Киддер. – Знай подавай им раз за разом чаю, да
покрепче. И с харчами они на всем готовеньком. Прямо силушки моей больше нет.
Монолог ее был исполнен глубокого самодовольства, хотя
фактически она за это утро наработалась совсем немногим более обычного.
