- Думаешь, приползет? — с надеждой встрепенулась Серафима.
- Мам, возьми себя в руки! — одернула ее дочь. — Ты всегда была сильной, уверенной в себе женщиной, я тобой гордилась. А сейчас ты какая? Да никакая! Ну что особенного-то! Муж с тобой разводится — да миллионы людей разводятся. По статистике распадаются две трети браков. И ты думаешь, все женщины так убиваются? Да ничуть!
- Но мы прожили с твоим отцом двадцать девять лет…
- А если бы прожили три года, тебе было бы легче?
- Не знаю… — растерялась Сима.
- Представь — ты бы осталась с двумя маленькими детьми на руках, без приличного заработка, без жилья или без перспективы разменять маленькую квартиру, — что хуже?
- Мне трудно это представить, — покачала головой Серафима. — Когда вы с Сережей были маленькими, мы с вашим отцом жили замечательно.
- Значит, тебе есть что вспомнить. А другим и вспомнить-то нечего, кроме колотушек да пьянок мужа.
- Слабое утешение…
- Я тебя не утешаю, а хочу, чтобы моя любимая мама снова стала такой, какой я ее уважала и гордилась ею. У тебя была нелегкая жизнь, но ты научилась справляться с трудностями и рассчитывать только на себя. Вот и сейчас считай, что это трудный этап в твоей жизни, но его нужно преодолеть и опять жить. Жить, понимаешь? А не раскисать из-за того, что вы разводитесь.
- Ты жестока, Регина…
- Разве? Неужели стало бы лучше, если бы я сейчас лгала тебе, будто папа вернется?
- А ты думаешь, он не вернется? — ухватилась Сима за наиболее важную для себя часть фразы.
- Вряд ли, мам. Не стоит тешить себя напрасными надеждами. Не стоит… — покачала головой дочь.
- Значит, все кончено?
- Неужели ты приняла бы папу, вернись он?
- Приняла бы… — Серафима прошептала это еле слышно, опустив голову, чтобы не встречаться с дочерью взглядом. Ей и самой было стыдно, но она сказала чистую правду.
- Ну и зря. Я бы не простила.
- Ты еще слишком молода, доченька… — вздохнула Сима.
- А какая разница, сколько лет тебе и мне?
- Есть разница. У тебя еще вся жизнь впереди. Даже если расстанешься с одним мужчиной, то можешь снова выйти замуж.
- И ты можешь, — уверенно заявила Регина. — Конечно, я не захочу называть отчима «папой» и даже не буду считать его отчимом. Он станет просто твоим мужем, вот и все. Посмотри на себя — ты красивая, ухоженная женщина с чувством собственного достоинства, твердо стоящая на земле, к тому же, состоятельная. Чем не пара приличному мужчине? Да ты еще утрешь папику нос — не ему одному развлекаться с молодыми.
- Зачем мне молодой… Я ведь уже в возрасте. Да к тому же больна.
- А вот для того, чтобы привлечь молодого мужчину, нужно встряхнуться и заняться здоровьем. Давай после вашего развода я возьму отпуск и махнем куда-нибудь отдохнуть!
- Мне нельзя… Врачи запретили ездить в жаркие страны.
- Ладно, поедем в страну с умеренным климатом. Хочешь в Австрию или Голландию? Или в Париж? Мы были в Париже семь лет назад, и я бы с удовольствием еще раз навестила город, который Хемингуэй называл “Праздник, который всегда с тобой”.
- Что-то нет настроения, доченька.
- Сейчас нет, а когда окажешься в Париже, сразу появится. Париж — это ж просто праздник души!
- Я подумаю, — уклончиво ответила Серафима.
Всю ночь она мучилась без сна, решая, идти ли завтра в суд. С одной стороны, бессмысленно тянуть, раз Гоша уже все решил. А с другой стороны, штамп в паспорте — хоть и эфемерная, но все же связь с мужем.
Так ничего и не решив, Серафима встала с больной головой. Увидев ее серое лицо, Регина лишь покачала головой:
- Не спала всю ночь?
- Я не знаю, как поступить, дочуля…
- Хочешь, я пойду с тобой для поддержки? — предложила дочь.
Серафима не сказала ни да, ни нет, а Регина уже набирала номер домашнего телефона начальника. За пару минут она договорилась об отгуле и обратилась к матери:
- Мамуль, давай-ка приводи себя в порядок. Покажись папику во всей красе.
- Нет, дочуля, я не поеду в суд, — неожиданно сказала Сима.
- Это ничего не изменит, мам. Три раза назначат судебное заседание, а потом вас разведут. Только нервы себе потреплешь.
- Думаешь, твой отец будет так упорен? Трижды настоит на судебном заседании?
- Разве ты его не знаешь? Если уж папику чего-то желается — вынь да положь!
- Но почему он хочет развестись? Сейчас я готова примириться даже с его любовницей. Пусть тешится, пока она ему надоест.
- Да я, честно говоря, и сама удивилась. Мог бы и дальше пользоваться услугами этой соски. Зачем ему развод?
- Дочуля, давай не пойдем в суд. — Сима невольно заговорила просительным тоном.
- Ладно, — согласилась дочь.
Больше они неприятную тему не поднимали. Отключили телефон и сидели на кухне, болтая ни о чем. В половине первого услышали, как открылась входная дверь, и переглянулись.
- Папик явился, — со смешком произнесла Регина.
Она оказалась права. Через минуту на кухню ворвался Гоша, кипящий, как паровой котел.
- Почему не пришла в суд? — еле сдерживаясь, спросил он, даже не потрудившись поздороваться.
- Потому что мама плохо себя чувствует, — ответила за Симу дочь. — На улице ветер и слякоть, самая подходящая погода, чтобы простудиться. Напомню, что она вчера выписалась из больницы. — Регина подвесила выразительную паузу, надеясь, что отца проймет. Не проняло. — Мамин врач сказал, что ей нужно поберечься и от простуды, и от эмоциональных волнений, и категорически запретил идти в суд.
На это у него не нашлось ответа. Но Георгий Новицкий не привык к противодействию.
- Следующее заседание через две недели, в то же время, — не терпящим возражений тоном бросил он, не пожелав тратить драгоценное время на расспросы о самочувствии больной жены, и, не прощаясь, вышел.
- Папик, ты произвел сильное впечатление своей бессердечностью. Неужели ты не в силах хотя бы произнести “до свидания”? — крикнула ему вслед дочь. В ответ хлопнула входная дверь. — Надо забрать у него ключи, — заявила Регина, вернувшись на кухню. — Какого черта он приходит, будто имеет право! Нет уж — разводиться так разводиться!
Хотя ситуация не располагала к веселью, Серафима рассмеялась. Теперь новый облик мужа казался ей наигранным и искусственным. Что за приказной тон?! Видно, в глубине души Гоша отчаянно трусит, вот и надел маску бессердечного хама, как неуверенный в себе подросток, пытающийся продемонстрировать старшим, какой он взрослый, независимый и уверенный в собственной правоте.
