Эдуард Семенович с первого взгляда оценил ее внешность. “Дорогая женщина” — прочитала Лара в его глазах. Будь это неделей раньше, она с удовольствием приняла бы игру, когда взглядами говорится больше, чем словами. Но сейчас, когда к сердцу подбирается когтистая лапа страха, — ей было не до флирта. Сделав вид, что не замечает выразительных взглядов, Лариса сухо попрощалась и назвала шоферу адрес фирмы “Феникс”.
Скользя невидящим взглядом по мелькающим за окном вывескам, она опять погрузилась в безрадостные размышления.
Зачем все это было нужно? Алке лишь бы пощекотать нервы острыми ощущениями, и бизнес дал ей желаемое. А она, Лариса, хотела лишь заработать на более-менее приличную жизнь своей семье. Однако затянуло. Затуманило мозги дымкой вседозволенности...
“Люди гибнут за металл...” В погоне за деньгами одни теряют жизнь, другие — душу, третьи — свободу. За все приходится расплачиваться.
И что теперь? По сути, ей не к кому прислониться. Муж — пустое место, любовники приходят и уходят. Только любимая подруга ободрит и поддержит. От чего танцевали, к тому и пришли.
Лара достала сигареты, телохранитель Гена тут же услужливо чиркнул зажигалкой. Машинально поблагодарив, она снова уставилась в окно.
Дела, дела... Ради чего? Вариант “деньги ради денег” — не для нее. Когда-то был азарт, а теперь, по сути, стала заложницей нового образа жизни…
Как надоело изображать благополучную женщину, когда вся душа дрожит... Кто бы снял тяжкий груз с ее плеч?! Где они, истинные мужчины, способные вовремя прийти на помощь?..
Борис Аронович Яцкин, директор фирмы “Феникс”, встретил ее на пороге своего кабинета.
— Голубушка, Ларочка Николаевна... Все знаю.
Конечно, он знает. Уж кто-кто, а Ароныч всегда первым узнает плохие новости. Лара посмотрела ему в глаза. Перед Аронычем не нужно играть благополучную даму, его не обманешь, хотя он и изображает эдакого добродушного дядюшку. Когда-то он выручил ее из беды, да и потом не раз помогал. Старый стреляный воробей, Ароныч умел отличить подлинное от фальшивки.
— Лариса Николаевна, мне ваши проблемы небезразличны. Все, что в моих силах...
— А что в ваших силах, Борис Аронович? — Она пошла ва-банк.
Он положил свою пухлую ладошку на ее руку. От другого Лара не потерпела бы такой фамильярности, но Ароныч — почти отец.
— Душа моя, не все, но многое. Деньги пока еще никто не отменял.
Да уж, денег у Ароныча навалом. Бывший теневик, теперь глава крупной фирмы. Захочет — всех перекупит. Да ведь и Лариса не бедная.
— Деньги — еще не все, — машинально обронила она.
— Есть и связи. Раньше это называлось “блат”, теперь говорят по-другому, но какая разница? И адвокаты хорошие есть, и в органах немало своих людей. Вам обязательно нужен адвокат, ситуация серьезная.
Она задумчиво курила. Рядом с Аронычем стало спокойнее. Он держал ее руку в своих пухлых ладошках, от которых исходили тепло и уверенность, что все обойдется.
— Ларочка Николаевна! Я же понимаю, как тяжело в бизнесе такой женщине, как вы! Надеюсь, что вы отнесетесь к словам старика без обид. Вы же жемчужина, истинная женщина, настоящая аристократка! Эх, где мои хотя бы сорок лет!.. Я, старый, потасканный ловелас, всегда ценил в дамах не красоту, не ум и тем более не деловые качества, а женственность. Простите за сентиментальность, но в вас есть такая трогательная слабость... Всю жизнь мечтал о дочери, а у меня, к сожалению, два великовозрастных оболтуса, которые никак не хотят жениться и порадовать старого отца внучкой...
— Спасибо, Борис Аронович, рядом с вами я оттаяла душой. Хотелось поддержки, и я ее получила.
Сев в машину, она призадумалась. Ароныч и успокоил, и в то же время разбередил душу. Если уж этот старый жук не скрывает, что дело плохо, значит, и в самом деле плохо.
Всю прошедшую неделю Лара держалась на одном характере, а теперь устала. Да гори все синим пламенем! Остались еще дела, но в таком настроении ехать к партнерам не стоит. Лучше к Алке, опереться о плечо верной подруги.
— В “Приму”, — приказала Лариса шоферу и отвернулась к окну.
— Алка, мне не по себе...
— Дорогая, я с тобой.
Некоторое время Лара молча курила, уставившись в невидимую точку перед собой.
Алла не лезла ей в душу и тоже дымила, исподтишка рассматривая подругу. Та была бледна до прозрачности, под глазами залегли тени, значит, опять всю ночь мучилась бессонницей и тяжкими думами.
Наконец верная боевая подруга не выдержала:
— Ларка, еще не вечер…
— А? — машинально отозвалась та.
— Да что ты расползлась-то!
— Тяжело, Алка... В душе такая муть... Мне страшно...
— Выберемся, подруга, и не из таких переделок вылезали.
— Таких еще не было...
— Все бывает в первый раз. Жалко Костю, славный был парнишка, ему бы жить да жить. И будущее у мальца было — способный, обучаемый, умел держаться. При нашей поддержке далеко бы пошел...
— Алка, не дави на нервы...
— Мать, я не собираюсь тянуть из тебя правду клещами. Но тебя что-то гнетет, я же не слепая. Облегчила бы душу признанием — я бы знала, что предпринять... — Всеобщая палочка-выручалочка сделала паузу и, не дождавшись ответа, бодро продолжала: — Не хочешь колоться — дело твое. Но знай — я лягу под любого, всех продам-перепродам, но тебя из передряги вытащу. Мокряк, конечно, дело серьезное, но не горюй, подружка, прорвемся.
Нахальный оптимизм подруги всегда вселял уверенность. С детства Лара привыкла на нее полагаться. В трудную минуту Алка всегда рядом. И сейчас Лариса тянулась к ней, искала опоры, но не могла сказать всей правды. Помимо всего, что свалилось на нее за эти дни, было еще одно тяжелое потрясение, о котором ей не хотелось ни думать, ни вспоминать...
— Мать, я поехала, меня дома Алешка ждет. — Лара ткнула сигарету в пепельницу и встала.
Телохранитель распахнул дверцу машины. Алла придержала подругу за руку, поглядывая на нее, как на больного ребенка — уже лучше или пока без перемен? Нет, все еще в полном раскардане. Ларка, любимая подружка... Лицо белое, взгляд растерянный, сама не своя.
— Не раскисай, мать...
— Да пошла ты! — отмахнулась Лариса и, не прощаясь, села в машину. Она терпеть не могла, когда ее жалели.
По дороге Лара тупо смотрела в окно. В голове вертелась одна и та же мысль: что будет, как жить дальше?
Проверка подъезда — надоевший до чертиков ритуал, телохранители с озабоченным видом изображают рвение. Если кто-то действительно покушается на ее жизнь, разве они спасут от оптического прицела снайпера?
Дон, овчарка-двухлетка, вертелся рядом, сопя от переполнявших его чувств, тыкался носом в любимую хозяйку. Муж выглянул в коридор, улыбнулся, поздоровался и снова скрылся. Алешка выбежал из своей комнаты. Внешне благополучный, а на самом деле такой неустойчивый мир... Все держится на волоске...
