— И что? — Она взглянула на него, стараясь выглядеть безмятежной.
— Мне были неприятны его расспросы.
Она вскинула брови, ожидая разъяснений, но Миша промолчал.
В напряженке этих дней Ларе было не до него. Спросить, как прошел допрос? Не те у них отношения... Опять начнет нудеть, мол, все из-за того, что она ввязалась в грязное дело — бизнес.
Алка тут же отпустила бы очередной иронизм, что-нибудь вроде: «Коммерция - это способ законно отбирать чужие деньги». Или однажды она ляпнула: «Никак не могла решить, чем заняться - бизнесом или сексом. В итоге выбрала первое и стала бизнес-леди. Но не сдержала жало плоти и возродила былое хобби, упрочив свою славу Казановы в юбке. Теперь совмещаю приятное с полезным. Первое хобби приятно моему телу и полезно моему здоровью, а второе приятно мне и полезно моему кошельку».
Но Лариса никогда не умела сходу отбрехиваться от дурацких вопросов. В данный момент ей меньше всего хотелось, говоря Алкиными словами, стирать язык об зубы, пережевывая одно и то же. «Переваренная капуста» - вот как называла бесплодное мудрствование верная боевая подруга.
Уже столько раз они с мужем обсуждали эту тему… И каждый остался при своем мнении. Зачем ей осточертевшие проповеди? Помочь-то он все равно не сможет, да и не захочет.
Дон вертелся рядом, интуитивно чувствуя витающее в воздухе напряжение.
— Я уже с ним гулял, — сообщил Миша. — Ужин готов. Сам еще не ужинал, ждал тебя.
— Спасибо, мой дорогой, ужинай без меня, я перекусила у Алки. Дон так просится, я еще раз с ним погуляю.
Прогулка с собакой — всего лишь предлог, чтобы избежать общения с мужем. К ее возвращению он наверняка уйдет в свою комнату и, как обычно, углубится в работу. Алешка уже спит, и слава богу. Она сейчас в таком душевном раскардане, что с сыном ей лучше не общаться. Тонкий психолог Алешка сразу поймет, что мама расстроена.
Лара надела кроссовки, куртку для прогулок и защелкнула карабин на ошейнике пса.
“Хоть бы собачников не было, никого не хочу видеть”, — думала она, спускаясь в лифте.
По счастью, привычных спутников по собачьим прогулкам не оказалось — время позднее, — и Лара вздохнула с облегчением. Она отстегнула поводок, и Дон с радостным лаем помчался сшибать кусты. Лариса побрела за ним.
Что делать, как жить дальше? Тревожно, страшно...
И опять она задумалась — почему Алка так неестественно себя ведет? Сразу видно, что у нее камень на душе… Но пытается острить, даже порой неуместно. От ее шуточек еще тревожнее. Все ж и в юморе нужно соблюдать меру, а не хохмить на несмешные темы, лишь бы покрасоваться в роли записной острячки. Сегодня Алка сначала тараторила, избегая ее взгляда, потом успокаивала — тебе не о чем тревожиться... Предлагала: “Колись, мать”, — а сама? Почему она темнит, хотя ей явно есть что рассказать?
Лара замерзла и свистнула псу. Тот тут же примчался, виляя хвостом.
— Пора домой, Донище.
Войдя в квартиру, она облегченно вздохнула — в Мишиной комнате темно.
Лара скинула промокшие кроссовки, повесила куртку и прошла в ванную. Из зеркала на нее смотрела не красавица Лариса Ивлева по прозвищу Снежная Королева, а замученная жизнью баба с потухшими серыми глазами.
“Да, милая, неважно ты выглядишь, — сказала она своему отражению. — То ли еще будет. Отрицательные эмоции всегда сказываются на внешности”.
Смыв молочком макияж, Лара сделала массаж сосудов, попеременно промокая лицо то горячей, то холодной салфеткой, затем вбила кончиками пальцев тонизирующий гель. Взглянула на себя в зеркало — лицо немного порозовело. Под глазами, правда, остались серые тени... Надо бы сделать маску, но нет сил…
Вот так женщина и теряет свою привлекательность, махнув на себя рукой из-за проблем...
Нет, нельзя так распускаться!
Лариса втерла в кожу питательный крем, сделала легкие массирующие движения, набросила кимоно и прошла в свою комнату. Включила торшер, постелила постель и взяла с полки недочитанный детектив. Устроилась поудобнее и раскрыла книгу. К черту все тяжкие раздумья! Детектив — испытанный способ отвлечься. Но сегодня что-то не читалось. Поймав себя на том, что уже несколько раз перечитывает одну и ту же строчку, Лариса отложила книгу и выключила свет.
Не спалось. Помимо ее воли снова и снова наплывали мысли о том, что случилось. А завтра нужно ехать на похороны Кости... Как там себя вести, что говорить?
Лара вертелась с боку на бок, потом плюнула на то, что от любимой позы появятся морщины на шее и под глазами, и легла на живот, подложив под щеку согнутую руку. Но и это не помогло. Включив ночник, она пошла на кухню. Порывшись в аптечке, нашла снотворное и выпила таблетку. Немного посомневавшись, приняла еще одну, чтобы наверняка уснуть, и вернулась к себе.
Дон тихо следовал за ней — чувствовал, что хозяйка расстроена, и даже старался не цокать когтями по паркету. У двери ее комнаты пес замер. Без команды входить ему не позволялось. Лариса махнула рукой, и Дон тут же оказался рядом, положил свою большую морду на ее руку и закрыл глаза. Сонное сопение собаки успокаивало, и Лара, наконец, уснула.
На похоронах Ларисе было не по себе. Все казалось каким-то нереальным. Она в темном костюме и шляпке с вуалью — то ли скорбит, то ли просто соблюдает приличия... Какие-то дежурные слова у гроба, необходимый ритуал, бросание кома земли. Лара механически делала все, как положено, не замечая окружающих. Как же тяжко... Скорее бы отсюда.
Поминки были скромными, атмосфера — тягостной. Сотрудники косились на начальниц и боялись махнуть стопку.
— Пойдем, я уже устала, — шепнула Лариса подруге.
Подойдя к матери Кости, она спросила с легкой заминкой:
— Можно вас на минутку?
Они вышли в маленькую прихожую. Испытывая неловкость, Лара протянула женщине конверт с деньгами:
— Пожалуйста, возьмите. Мне так жаль... Костя был хорошим парнем.
Та молча взяла конверт, положила на столик и посмотрела на нее взглядом матери, у которой отняли единственное дитя. Ларисе захотелось оказаться далеко-далеко от этого опустошенного взгляда.
— Костя вас очень уважал... — выдавила из себя женщина.
Не зная, что сказать, Лара оглянулась на подругу. Та уже нашла их шубы в ворохе одежды. Сдерживая подступившие слезы, Лариса рванулась из квартиры. Хоть бы Алка ничего не ляпнула, и так на душе погано... Но подруга была непривычно молчалива.
Они спустились по замусоренной лестнице, вышли в тесный двор, ограниченный пятиэтажными хрущобами. В нескольких шагах от подъезда стояли переполненные мусорные баки, по которым разгуливали жирные вороны, вокруг валялись пакеты из-под молока, смятые газеты, разорванные мешки для мусора. Несколько чахлых деревьев, сломанные детские качели. Тоска, серость и безнадежность.
