– И вы один из опекунов?
– Один из них. А всего нас трое.
– А что будет, если я умру?
– Ну-ну, Эльвира, вы же не собираетесь умирать. Какая
чепуха!
– Надеюсь, что нет, но кто знает? На прошлой неделе
грохнулся самолет, и все погибли.
– Ладно, с вами этого не случится, – твердо заявил
Ласкомб.
– Откуда вам знать? – сказала Эльвира. – Мне
просто интересно, кому достанутся деньги в случае моей смерти.
– Не имею ни малейшего представления, – сказал
полковник раздраженно. – Зачем говорить об этом?
– Просто интересно, – повторила Эльвира. –
Выгодно ли кому-нибудь прикончить меня?
– Ну в самом деле, Эльвира! Совершенно бессмысленный
разговор. Не понимаю, как это вам пришло в голову размышлять о подобных вещах?
– Ах, да просто так. Человеку хочется знать, как все
обстоит на самом деле.
– Вы же не думаете о мафии или о чем-то в этом роде?
– О нет. Это было бы глупо. А кому достанутся мои
деньги, если я выйду замуж?
– Вашему мужу, очевидно. Но вообще-то…
– А вы в этом уверены?
– Нет, не совсем уверен. Это зависит от того, что
написано в завещании. Но вы ведь пока не замужем, так зачем тревожиться?
– Вы видитесь с моей матерью?
– Иногда. Не часто.
– А где она сейчас?
– О… за границей.
– И где же за границей?
– Во Франции или в Португалии, точно не знаю.
– А ей никогда не хочется меня увидеть?
Полковник встретился с ясным взглядом девушки. Он не знал,
что сказать. Настало ли время для истины? Или для уклончивого ответа? Или для
большой убедительной лжи? Что можно сказать девушке, которая задала вопрос с
такой прямотой, а ответ на него так сложен?
Он сказал огорченно:
– Я не знаю.
Ее глаза смотрели на него серьезно.
Он все запутал. Ведь девушке хочется знать, она совершенно
ясно дала это понять. Да и любой девушке этого хотелось бы.
Он сказал:
– Вы не должны думать… то есть, я хочу сказать, это
трудно объяснить. Ваша мать, видите ли, совершенно не похожа на…
Эльвира энергично кивнула:
– Я знаю. Я все время читаю о ней в газетах. Она совсем
особенная, правда? В сущности, она необыкновенная личность.
– Да, – согласился полковник. – Это
совершенно верно. Она необыкновенная. – Он помедлил, потом продолжал: – Но
необыкновенные люди часто… – Он замолк и спустя немного времени начал
снова: – Не всегда так уж здорово, если твоя мать необыкновенный человек.
Можете положиться на мои слова, ибо это самая настоящая правда.
– Вы не слишком любите говорить правду, верно? Но я
полагаю, то, что вы сейчас сказали, и есть самая настоящая правда.
Они оба замолчали и посмотрели на огромные, оправленные в
медь двери, ведущие во внешний мир.
Вдруг двери резко повернулись на петлях – с силой, совершенно
нехарактерной для отеля «Бертрам», – и вошедший молодой человек решительно
направился к стойке. На нем была черная кожаная куртка. Он излучал жизненную
энергию такой силы, что по контрасту отель «Бертрам» вдруг стал похожим на
музей. Люди показались покрытыми пылью реликтами прошедших веков. Незнакомец
наклонился к мисс Горриндж и спросил:
– Леди Седжвик остановилась у вас?
На этот раз на лице мисс Горриндж не было приветливой
улыбки. Глаза ее сделались необычайно строгими. Она ответила:
– Да. – Затем с очевидной неохотой протянула руку
к телефону. – Вы хотите?..
– Нет, – сказал молодой человек. – Я просто
хотел оставить ей записку. – Он достал записку из кармана своей кожаной
куртки и протянул через стойку красного дерева. – Я просто хотел
убедиться, что это та самая гостиница.
В голосе его послышалось некоторое недоумение, когда он
осмотрелся. Затем он повернулся к дверям. Глаза его с полным безразличием
окинули сидящих. Точно так же они пробежались по Эльвире, полковнику Ласкомбу.
Ласкомба внезапно охватил приступ гнева. «Черт возьми, – подумал
он, – Эльвира – хорошенькая девушка. Когда я был молод, я всегда замечал
хорошеньких, а уж здесь, где кругом все эти ископаемые!» Но молодому человеку
было явно не до хорошеньких девушек. Он снова повернулся к стойке и спросил,
слегка повысив голос, как бы пытаясь привлечь внимание мисс Горриндж:
– Какой здесь номер телефона? 1129?
– Нет, – сказала мисс Горриндж. – 3925.
– Риджент?
– Нет, Мэйфер.
Он кивнул. Потом быстро прошагал к двери и вышел. Двери
захлопнулись за ним почти с тем же взрывным эффектом, который всех потряс при
его появлении.
Все облегченно вздохнули; но обнаружили, что продолжать
разговор в прежнем тоне уже трудно.
– Ну и ну! – воскликнул полковник Ласкомб. –
Ну и ну! Уж эти мне нынешние молодые люди…
Эльвира улыбнулась:
– Вы его узнали? Знаете, кто это? – В ее голосе
звучали почти благоговейные нотки. Она решила просветить полковника: – Это
Ладислав Малиновский.
– А-а, этот! – Имя было знакомо полковнику. –
Гонщик.
– Да. Он два года подряд был чемпионом. А год назад
разбился. Сильно разбился. Но мне кажется, он снова ездит. – Она
приподняла голову и прислушалась. – Он и сейчас на гоночной машине.
Рев двигателя донесся с улицы сквозь стены «Бертрама».
Полковник Ласкомб сообразил, что Ладислав Малиновский – кумир Эльвиры. Ну что
ж, подумал он, это лучше, чем один из этих поп-певцов, или бардов, или еще этих
длинноволосых «Битлов», или как там они себя называют. У Ласкомба были явно
устаревшие взгляды на молодежь.
Двери снова отворились. Эльвира и полковник выжидательно
взглянули на них, но отель «Бертрам» возвращался к нормальной жизни. Вошел
всего лишь седовласый священнослужитель. Он с минуту постоял, осматриваясь с
видом человека, не совсем осознающего, где и каким образом он оказался.
Канонику Пеннифезеру это было не впервой. Такое случалось с ним в поездах,
когда он не мог вспомнить, откуда, куда и зачем едет. Подобное же ощущение
нисходило на него, когда он шел по улице или заседал в каком-нибудь комитете.
Случилось даже на кафедре в соборе, когда он не мог вспомнить, прочитал он уже
свою проповедь или только собирался это сделать.
