…И вы, прирожденные люди наши, помня крестное нам целование, отвратились бы от изменника нашего Василья Шуйского и обратились бы к нашему пресветлому царскому Величеству…
…И как к вам эта грамота придет, вы бы, богомольцы наши Архиепископы, Епископы, Архимандриты и Игумены, Попы и Дьяконы и все пастыри, собрались бы с Соборную церковь, пели б молебны со звонами и молили б Бога о Государыне нашей матушке Великой княгине Марии Федоровне…
…И вы бы, Дворяне, Дети Боярские, и Головы, и Сотники Стрелецкие, и Казацкие, и Стрельцы, и Казаки, и Пушкари, и Затинщики, и всякие Торговые, Посацкие и Жилецкие люди, помня крестное наше Царское целование, служили бы нам и прямили. Крест бы нам целовали по-прежнему и Мы тогда вас пожалуем тем, чего у вас и на разуме нет…
…Писано Нашим Царским Величеством, в нашем стане в Калуге, февраля 24 день».
– Ну, что скажешь? – спросил Дмитрий брата-государя.
– Не страшное письмо. Много слов пустых, а дела нет. Нет ли чего посерьезнее?
– Как нет, – ответил Дмитрий. – Есть. У нас всегда такое имеется.
– Что это?
– Да вот один донос от человека нашего из-под Смоленска.
Он стал читать:
– «Четвертого февраля тысяча шестьсот десятого года князь Михаил Салтыков с сыном Иваном, князья Юрий Хворостинин, Масальский Василий Иванович, митрополит-патриарх Филарет Романов с дворянами и с дьяками сделали черновик соглашения о призыве в Москву королевича Владислава».
– При живом государе другого государя искать! – заплевал слюной от злости Шуйский, шевеля челюстью. – Вот уж кого я с удовольствием на кол посажу!
– А вот этого ты ни за что не сделаешь! – возразил Дмитрий.
– Это еще почему?
– Да потому что ты на троне только потому и сидишь, что пока не казнишь никого. А не казнишь ты никого не по доброте своей, а по одной простой причине, что одна треть Мосальских и Хворостиных тебе служит, одна треть Дмитрию, а третья треть туда-сюда бегает.
– Черт меня дернул сесть на этот трон! – плюнул в сердцах Шуйский старший. – Чую, плохо это все для меня кончится.
Дмитрий не стал убеждать его в обратном. Он тоже постепенно стал понимать, что все это может не кончиться добром.
* * *
Постепенно злоба на поляков, доводящая государя Дмитрия Второго до пены на губах, прошла.
Поляки снова понадобились ему. Они были прекрасными воинами с железной дисциплиной, не мародерами, а профессионалами войны и, кроме того, серьезной управой на распоясавшихся казаков.
Дмитрий узнал, что поляки писали своему королю под Смоленск и просились к нему на службу, при условии, что король заплатит им за время службы ему, Дмитрию.
Король отвечал, что готов простить им рокош и другие преступления, но платить за службу Дмитрию не собирается. Он готов платить за службу ему, королю, после каждого квартала.
Этот ответ жутко расстроил поляков и очень обрадовал Дмитрия.
3 января десятого года он послал в лагерь к Рожинскому на реке Угре на разведку своего человека, боярина Ивана Плещеева. Разговор у них с боярином перед отправкой был простой:
– Узнай, какого мнения поляки вообще обо мне. Что они говорят: лучше ли им было при мне или лучше сейчас, когда они там. Если заметишь, что они с охотой вернулись бы обратно, скажи, что царь набрал денег и заплатит им за несколько кварталов службы. Конечно, при условии, что они живым или мертвым доставят в Калугу проклятого Романа Рожинского.
С этим Иван Плещеев уехал.
Через несколько дней он вернулся ни с чем. Ничего он не узнал ни про настроения поляков, ни про возможность переманить их в его стан, ни про их отношение к Роману Рожинскому.
Тогда Дмитрий послал в лагерь к полякам другого человека – калужского воеводу пана Казимира Кишковского.
Это был человек невероятной выворачиваемости. Он был с поляками поляк, а с русскими истинным русским, с татарами настоящим татарином.
Он долго крутился у Рожинского.
Когда он заметил, что ничего не может добиться у поляков, он стал ластиться к господину Рожинскому, чтобы тот разрешил ему уехать в Калугу забрать и вывести оттуда на Угру свое добро.
В ответ на интригу Дмитрия Роман Рожинский приготовил свою интригу.
Он дал Казимиру Кишковскому записку для господина Скотницкого, который долго воеводил в Калуге, воевал за Дмитрия, но впал у Дмитрия в немилость и был смещен. Это случилось потому, что царь проявлял сильную злобу ко всем полякам вообще.
В записке было написано, чтобы Скотницкий сплотил вокруг себя всех поляков, которые были на заставах в Калужском крае, и они схватили бы Дмитрия и привезли его в лагерь.
Записку придворный льстец Казимир отдал самому Дмитрию.
– Государь, смотри, какие послания шлет князь Рожинский твоим верным слугам.
Как только Дмитрий прочитал записку и узнал, что он столь коварно должен быть схвачен Скотницким, он разъярился. С ним случился припадок бешенства с корчами и слюной, и тотчас, не расследовав дела, он приказал палачу с подручными схватить ночью Скотницкого, отвести к реке Оке и спустить его под лед.
Марина пыталась заступиться за несчастного поляка. Но Дмитрий даже не допустил ее до себя:
– Передайте ей, если она будет вмешиваться в мои дела, сама последует за ним под лед!
Бедного Скотницкого подняли с постели и, не дав как следует одеться, поволокли к реке.
Когда же бедняга спросил, почему с ним так поступают, что он такого сделал, в чем его преступление, почему с ним, не выслушав его, так обращаются в этой темени, палачи ответили:
– Царь Дмитрий приказал не спорить с тобой, а стащить тебя в реку.
Они накинули ему на шею веревку и поспешили с ним к реке, словно они тащили дохлую собаку.
Последние слова, которые он произнес, были такие:
– Если такова награда за то, что я в течение двух лет так преданно служил ему и выдержал такую осаду, да сжалится над ним Бог! Не видать ему добра ни от Всевышнего, ни от людей!
У его жены и детей было отнято все, что они имели, и отдано пану Казимиру за верную службу. При этом Дмитрий в ярости поклялся, что если Бог поможет ему сесть на свой престол, он не оставит в живых ни одного иноземца, даже младенца в утробе матери.
* * *
К началу весны десятого года Понтус и Скопин очистили от казаков и поляков всю сторону Русии от Москвы до Лифляндии и Швеции. Так что не видать было ни одного казака или поляка из 100 000 человек, которые хозяйничали здесь перед этим как хотели.
