Дмитрий был невысок ростом, широк в плечах и некрасив. Но манеры его были превосходны. Превосходны настолько, что его некрасивость превращалась в его козырь, в его привлекательность. А его уверенность в себе и в то же время такт завлекали всех.
Князь Адам и князь Константин решили продолжить с ним разговор о его планах и дальнейшей судьбе уже в присутствии старшего по клану – Юрия Мнишека. Разумеется, опять с записью беседы.
«Запись опроса царевича Московского Дмитрия, сына царя Ивана Четвертого, сделанная в присутствии их высочеств князей Адама и Константина Вишневецких, князя Юрия Мнишека (старосты львовского и воеводы сандомирского) и отца Франца Помасского секретарем князя Константина Мартином Иваницким.
– Царевич, мы безусловно и окончательно верим в Ваше спасение. Более того, мы готовы приложить все усилия, чтобы возвратить Вам московский престол. И все-таки позвольте задать Вам еще несколько вопросов.
– Я слушаю вас, господа.
– Насколько реальны шансы возвращения Вам престола?
– Это надо не у меня спрашивать.
– А у кого?
(Царевич показывает на небо.)
– Но если нет Вашей уверенности, может, не стоит начинать дело?
– Господа, я все равно его начну. (Долгое молчание.)
– Если мы окажем Вам содействие, на какую благодарность мы можем рассчитывать?
– На любую. На такую, на какую способен русский царь. А русский государь, наверное, самый богатый государь в Европе.
– Вы готовы уступить нам несколько городов?
– Мне было бы интереснее рассчитываться золотом. Но и несколько городов отдать в управление, я думаю, я бы смог.
– Например, Псков?
– Например, Псков.
– Готовы ли Вы поехать на встречу с нашим королем в Краков?
– При условии, что вы посоветуете мне это сделать, господа, и кто-то из вас будет меня сопровождать.
– Готовы ли Вы поменять религию?
– Боюсь, что нет. Мой учитель предупреждал меня, что это будет смертельный поступок.
– Вам будет чрезвычайно трудно добиться благорасположения короля и Папы без этой меры. В принципе, наши религии почти ничем не отличаются. У нас в Польше идет их сближение.
– Это очень сложный вопрос. Попробуйте объяснить это казакам, на которых я сильно рассчитываю.
– Кстати, там явилась к Вам их целая делегация. И еще два каких-то монаха. Эти пришли Вас разоблачать. Их король Сигизмунд на Ваше усмотрение прислал скованными.
– Об этом потом. Есть еще один важный вопрос, который я хотел бы решить с вашего совета, господа. Меня заменили другим ребенком, когда мне было четыре года. И для всех я уже не царевич. Потому что царевичем для них стал тот, кто был в Угличе. Все симпатии людей на стороне убитого восьмилетнего углицкого мальчика. Страна ждет воскрешения именно его. Если сказать людям правду, боюсь, они меня просто не воспримут. Я, долго живший на стороне, для них уже не сын государя. Я для них как бы не настоящий царевич.
– Это трудный вопрос. Мы обсудим его потом. А сейчас скажите, можем ли мы оформить наши отношения и взаимные обязательства договором?
– Без этого нельзя делать ни одного шага. Я готов подписать любые разумные бумаги, дать любые приемлемые обязательства. А как я держу слово, вы скоро сумеете убедиться сами. И давайте на сегодня закончим беседу, господа. Не знаю, как вас, но меня долгие встречи с умными людьми утомляют много больше, чем изучение латыни.
– Мы чрезвычайно Вам благодарны, государь, за разговор и то доверие, которое Вы нам оказываете».
Дата. Подписи
* * *
До царицы Марфы Нагой тоже доходили слухи о воскресшем царевиче. Страна пропитывалась сплетнями с удивительной быстротой, как сухой торт сиропом. И Марфа Федоровна напряженно гадала: кто это? Ее родной мальчик выклюнулся на свет или тот монашонок, которого к ней приводили под стены монастыря. Не выльется ли ей бедой это странное и грозное событие?
В монастырских стенах и кельях люди либо быстро тупеют от однообразного скучного бытия, либо быстро умнеют от постоянной работы ума. Информации мало, а понять происходящее хочется. Вот и напрягаются мозги с утра до вечера, с утра до вечера высчитывают, перебирают варианты.
Но что бы ни стояло за этими слухами, они были явно ей на пользу. Хотя бы потому, что стол ее в обители резко улучшился, вплоть до того, что к обеду стали подавать белое вино.
И настоятельница мать Мария Гусева в глаза стала заглядывать:
– Не желаете, инокиня Марфа, до Череповца прокатиться? Освещение нового храма в городе будет. Праздник большой.
Правда, надзор за ней усилился. И сочетание усиленной слежки с заглядыванием в глаза странно будоражило и радовало царицу.
И где-то в сердце у нее холодело: «Скоро что-то изменится! Скоро все будет не так!»
* * *
Встреча с казаками состоялась и была прекрасной. Увидев Дмитрия в яркой, шитой золотом одежде, в окружении вооруженной польской свиты, с таким простым русским лицом и простым обхождением, казаки были покорены.
Евангелик просил разговора с глазу на глаз. Дмитрий согласился. Они верхами поехали по слегка заснеженной дороге в сторону от замка. Свита царевича следовала недалеко позади. Казаки, сопровождавшие Евангелика, гурьбой ускакали в ближайшую корчму.
– Царевич, расскажи, как ты спасся. Наши казаки были там, в Угличе, в то время. Они сказали, что это было днем.
– Это было днем, – спокойно ответил Дмитрий.
– И как же Бог тебя уберег?
– Сейчас расскажу.
Дмитрий поведал Герасиму Евангелику историю, что среди людей, окружавших его брата Федора, был заговор против юного наследника. Его хотели убрать для радости правителя Бориса.
В заговоре участвовал влах доктор Симеон. Доктор и наставник. Но он играл в две стороны. А может, Бог его просветлил. Задолго-задолго до убийства он стал готовить двойника, мальчика, похожего на царевича.
Евангелик слушал внимательно, ловя каждое слово, как становой пристав при допросе.
– Когда подготовленный убийца прибыл в город, доктору дали знак, чтобы он вывел меня к дальней ограде дворца, а других ребят и нянек отвлек, – говорил Дмитрий.
– И что получилось?
– Получилось, что убили не меня, а того подставного мальчика. Доктор схватил меня и увез в дальнее имение Нагих.
– И что же, никто не заметил подмены?
– Я думаю, заметили все. Ну, не все, так многие.
– Почему же это скрывали?
– А кто будет говорить правду? Убийцы, которые убили не того? Им было не до правды, им бы ноги из города унести. Матушка моя, по воле которой перебили в городе всех людей годуновских? Вот уж не она. Или те, перебитые дьяки скажут? Или Шуйский, хитрая лиса?
