Дня через три-четыре Джон Пинчот позвонил снова. Он был знаком с Дэнни Сервером, молодым режиссером и продюсером, у которого имелась своя студия в Венисе. Дэнни разрешил нам посмотреть у себя в проекционной документашку Пинчота «Зверь смеющийся» — об одном черном диктаторе, который залил свою страну кровью. Мы договорились, что встретимся у Пинчота, выпьем для разгону и отправимся на студию.
Джон открыл дверь, мы с Сарой вошли. Джон был не один. В комнате оказался какой-то парень. У него были необычные волосы — белокурые с сединой. А лицо розовое, даже красноватое. Глаза круглые и голубые, совсем круглые и очень голубые. У него был вид школьника, который собирается отколоть какой-то дьявольский номер. Как потом я убедился, у него всегда был такой вид. Чистый джокер.
— Франсуа Расин, — представил его Джон. — Он снимался у меня и у других режиссеров.
— Причем другие мне платили, — с поклоном отозвался Франсуа. Джон пошел за выпивкой.
— Извините, — сказал Франсуа, — я сейчас освобожусь.
На столе рядом с ним красовалась электрическая рулетка, колесо которой приводилось в движение нажатием кнопки. Рядом лежали стопки фишек и длинный лист бумаги, заполненный цифрами. Еще была доска для записи ставок. Франсуа сделал ставку, нажал кнопку и сказал: «Вот моя леди Вертушка, в которую я влюблен».
Вошел Джон с выпивкой.
— Если Франсуа не играет, он либо тренируется, либо думает об игре. Колесо остановилось, Франсуа сгреб выигрыш.
— Я изучил закономерности вращения колеса, — сказал он, — и куда бы ни упал выигрыш, я всегда угадываю.
— Система замечательная, — вставил Джон. — Жаль, что она не срабатывает в казино.
— Меня переигрывает Смертельное Желание, — объяснил Франсуа.
— Хэнк играет на тотализаторе, — сказала Сара. — Ставит на лошадей. Приезжает на все скачки. Франсуа взглянул на меня с интересом.
— На лошадей, значит! И выигрываете?
— Хочется думать…
— Надо как-нибудь и нам попробовать.
— Обязательно.
Франсуа опять занялся рулеткой, а мы сели рядышком со стаканами в руках.
— Он выигрывает и просаживает сотни тысяч, — сказал Джон. — И вспоминает о том, что он актер, только когда проигрывается в пух.
— Резонно, — заметил я.
— Кстати, — продолжил Джон, — я разговаривал с продюсером Гарольдом Фезантом, и он очень заинтересовался твоим сценарием. Готов войти в дело.
— Гарольд Фезант! — воскликнула Сара. — Я о нем слышала. Он ведь один из тузов в этом бизнесе.
— Правильно, — подтвердил Джон.
— Но ведь никакого сценария еще нет, — напомнил я.
— Чепуха. Он тебя знает. И готов с нами работать.
— Что-то не верится.
— У него нюх, он зря денежки не вложит. Джон опять отправился за новой бутылкой.
— Может, тебе все-таки написать этот сценарий? — шепнула Сара.
— Ты что, забыла, до чего это довело Скотта Фицджеральда?
— Ты же не Фицджеральд.
— Слава Богу, нет. Но тебе известно, что он из-за этих сценариев бросил пить? И это его доконало.
Франсуа по-прежнему торчал у рулетки. Вошел Джон с очередной бутылкой.
— Разопьем еще одну и вперед.
— Лады, — сказал я.
— Эй, Франсуа, ты с нами? — спросил Джон.
— Ах, нет, простите Бога ради, мне тут кое в чем надо разобраться…
Проекционная была очень славненькая. Перед входом разместился бар с длинной стойкой, за которой стоял бармен. Механик уже сидел в будке. Дэнни Сервер отсутствовал.
К стойке приклеились человек семь-восемь. Черт знает кто такие. Я взял водки, а Сара пила что-то то ли малиновое, то ли серое, то ли серо-буро-малиновое. Джон помогал механику заправить фильм. Я заметил, что один парень на табурете с краю нахально на меня пялится. Причем упорно.
— А вы кто такой? — спросил я.
Он помолчал, отхлебнул своего пойла и ответил:
— Я прямо сгораю со стыда, произнося это слово, но… я, видите ли, режиссер.
Так я познакомился со знаменитым немецким режиссером Веннером Зергогом. Он был слегка шизанутый, как говорится, сдвинутый по фазе, и обожал вытворять черт-те что со своей жизнью, да и с чужими тоже.
— Могли бы найти занятие получше, — сказал я. Тут появился Джон.
— Пошли, начинаем.
Мы с Сарой вошли в проекционную. Кое-кто из бара потянулся за нами, в том числе Веннер и его подружка. Мы уселись, и Джон сказал:
— Там в баре сидел Веннер Зергог. На прошлой неделе они с женой устроили перестрелку, целили друг в друга, пока пушки не разрядили, но не попали.
— Надеюсь, в кино он удачливее.
— О да.
Свет погас, и экран заполнил «Зверь смеющийся».
Лидо Мамин был масштабным человеком и в физическом плане, и в плане амбиций, а его страна — маленькой и бедной. Зато с большими странами он играл на обе руки, продавая и перепродавая любой товар — от валюты до оружия. В глубине души ему хотелось ни много ни мало, как править миром. Этот чертов ублюдок обладал потрясающим чувством юмора. Он допер до того, что жизнь гроша ломаного не стоит — если, конечно, речь идет не о его собственной. В его владениях всякого, кому случалось вызвать хоть малейшее подозрение в нелояльности, тут же топили в речке. И в ней плавало столько трупов, что крокодилы обожрались и глядеть в их сторону не хотели.
Лидо Мамин обожал сниматься. Пинчот заснял на пленку, как Мамин перед камерой инструктирует своих людей. Его прихвостни сидели и дрожали, а он задавал вопросы и скалился, обнажая желтые зубы. В редкие минуты, когда Мамин никого не убивал или не приказывал убрать, он трахался. У него было больше дюжины жен, а всех детей он и запомнить не мог.
Пока шел инструктаж, улыбка время от времени слетала с его губ и лицо превращалось в маску бога, который мог все. Он чувствовал страх своих центурионов, наслаждался этим страхом и пользовался им.
На этот раз инструктаж обошелся без смертельных исходов.
Потом он созвал со всей страны врачей. Он собрал их в центральной больнице, в просторной операционной. Они расселись вокруг него, и он начал речь. «Хоть вы и доктора, — вещал он, — но без меня вы дерьмо. Вы думаете, будто чего-то знаете, но это пшик. Натаскали вас кое в чем, вот и все. Так направьте ваши ничтожные знания на благо нашей страны, а не на пользу самим себе. Мы живем в мире, где прав тот, кто выжил. Я научу вас, как пользоваться хирургическим инструментом и как распорядиться жизнью. Будьте благоразумны и не перечьте моей воле. Я не желаю, чтобы ваше образование и навыки пошли прахом. Вы знаете только то, чему вас обучали. А я знаю больше того, чему меня учили. Поэтому вы будете делать то, что я прикажу. Надеюсь, вы хорошо уяснили мои слова. Не так ли?»
