Доктор удивленно посмотрел на нее:
— Святое убежище?
— А вот и Джулиан, — сказала Банч, услышав шаги
мужа в холле. — Джулиан! Зайди сюда.
Его преподобие Джулиан Хармон вошел в комнату. Он казался
гораздо старше своих лет из-за неуверенной манеры держать себя, свойственной
многим ученым-«книжникам».
— Господи Боже мой! — воскликнул он, с изумлением
глядя на хирургические инструменты и фигуру, распростертую на кушетке.
Банч объяснила, как всегда лаконично:
— Я нашла его умирающим в церкви. В него стреляли. Ты
его знаешь, Джулиан? Мне показалось, что он назвал твое имя.
Священник подошел к кушетке и внимательно посмотрел на
умирающего.
— Бедняга, — сказал он и покачал головой. —
Нет, я не знаю его. Я почти уверен, что никогда не видел его прежде.
В это мгновение глаза умирающего снова открылись. Он
посмотрел на врача, на Джулиана Хармона, потом на его жену и остановил свой
взгляд на ней. Гриффитс сделал шаг вперед:
— Не могли бы вы сказать нам… — настойчиво начал он. Но
человек, не отрывая глаз от Банч, произнес слабым голосом:
— Прошу вас, прошу вас… — После этого дрожь пробежала
по его телу и он скончался…
Сержант Хэйс лизнул карандаш и перевернул страницу своего
блокнота.
— Это все, что вы можете сказать мне, миссис Хармон?
— Да, все, — ответила Банч. — А вот вещи из
карманов его пальто.
На столе, у локтя сержанта Хэйса, лежали: бумажник, старые
часы с полустертыми инициалами «У.С.» и обратный билет до Лондона.
— Выяснили вы, кто этот человек? — спросила Банч.
— Некие мистер и миссис Экклс позвонили в участок.
Умерший, кажется, был ее братом. Его фамилия Сэндбурн. По их словам, его
здоровье и нервы уже давно не в порядке. В последние дни ему стало хуже.
Позавчера он ушел из дома и не вернулся. И взял с собой револьвер.
— Он приехал сюда и здесь застрелился? — спросила
Банч. — Но почему?
— Видите ли, у него была депрессия…
Банч прервала его:
— Я не это имела в виду, я спросила, почему именно
здесь.
На этот вопрос сержант Хэйс, по-видимому, не мог ответить.
Он произнес уклончиво:
— Он приехал сюда пятичасовым автобусом.
— Да, — снова сказала Банч. — Но почему?
— Не знаю, миссис Хармон, — признался
сержант. — Я не нахожу этому объяснения. Когда психическое равновесие
нарушено…
Банч закончила за него:
— То люди способны сделать это в первом попавшемся
месте. И все же я не вижу необходимости ехать для этого в такую даль. Ведь он
никого здесь не знал, не так ли?
— Во всяком случае, нам пока не удалось установить,
есть ли у него здесь знакомые, — сказал сержант. Он виновато кашлянул и
произнес, вставая: — Может случиться, что мистер и миссис Экклс приедут сюда и
зайдут к вам, мадам, если вы не против, конечно.
— Разумеется, я не против, — ответила Банч. —
Это совершенно естественно. Хотелось бы, конечно, знать побольше, ведь мне
почти нечего им сообщить.
— Ну, я пошел, — сказал сержант.
— Одно меня радует, — заключила Банч. — Я
благодарю Бога за то, что это не было убийством.
К воротам у дома священника подъехала машина. Поглядев на
нее, сержант заметил:
— Похоже на то, что это приехали мистер и миссис Экклс,
мадам, чтобы поговорить с вами.
Банч вся напряглась в ожидании тяжкого, как она предвидела,
испытания.
— Но ведь, если понадобится, — успокоила она себя, —
я смогу позвать на помощь Джулиана. Никто лучше священника не может утешить
людей, понесших такую утрату.
Банч трудно было бы сказать какими, собственно говоря, ей
рисовались мистер и миссис Экклс, но, здороваясь с ними, она не могла подавить
в себе чувства удивления. Мистер Экклс отличался внушительными размерами и
красным лицом. В обычных обстоятельствах он был, вероятно, шутливым и
жизнерадостным человеком. Что касается миссис Экклс, то в ее облике было что-то
неуловимо вульгарное. Рот у нее был маленький, недобрый, с поджатыми губами,
голос — тонкий и пронзительный.
— Вы можете себе представить, миссис Хармон, —
сказала она, — каким это было страшным ударом.
— О да, я понимаю, — ответила Банч. —
Садитесь, пожалуйста. Могу я вам предложить?.. Для чая сейчас, кажется,
рановато…
Мистер Экклс сделал отрицательный жест своей пухлой рукой.
— Нет, нет, благодарим вас, ничего не нужно, —
сказал он. — Вы очень добры. Мы просто хотели.., как бы это сказать..,
спросить, что говорил бедный Уильям и все такое, вы понимаете.
— Он долго путешествовал, — пояснила миссис
Экклс, — боюсь, что у него были какие-то тяжелые переживания. С тех пор,
как он вернулся домой, он все такой тихий и подавленный; говорил, что в этом
мире невозможно жить, что впереди его ничего не ждет. Бедный Билл, он всегда
легко впадал в уныние.
Банч молча смотрела на обоих.
— Он унес револьвер моего мужа, — продолжала
миссис Экклс, — а мы и не подозревали об этом. Потом, оказывается, он
приехал сюда на автобусе. Не хотел, значит, сделать это в нашем доме. По-моему,
это благородно с его стороны.
— Бедный парень, — вздохнул мистер Экклс. —
Никогда нельзя никого осуждать.
После короткой паузы мистер Экклс спросил:
— Оставил он какую-нибудь записку? Последнее «прости»
или что-нибудь в этом роде?
Его блестящие, свиноподобные глазки внимательно следили за
Банч. Миссис Экклс тоже наклонилась вперед, с видимым нетерпением ожидая
ответа.
— Нет, — тихо произнесла Банч, — умирая, он
пришел в церковь, в святое убежище, как он сказал.
Миссис Экклс изумленно переспросила:
— В святое убежище? Я не совсем понимаю…
Мистер Экклс нетерпеливо перебил ее:
— В святилище, моя дорогая, в святилище. Вот что имеет
в виду жена его преподобия. Ведь самоубийство считается грехом. Он, должно
быть, хотел попросить прощение за свою вину.
— Перед самой смертью, — добавила Банч, — он
попытался что-то сказать. Он только начал: «Прошу вас…», но больше ничего не
успел вымолвить.
Миссис Экклс поднесла платок к глазам и шмыгнула носом.
