– Так ты этого хочешь? Тебе стоит все обдумать.
– Тебя возбуждает то, что меня обвиняют в убийстве. Знаешь, иногда ты бываешь таким нелепым.
Я целую его в щеку.
– Я знаю, как ты любишь быть в центре внимания.
– Только ради блага журнала, исключительно ради подписчиков.
Но даже Мэдисон, которая, я уверена, была бы рада увидеть меня за решеткой, говорит, что главный редактор, оказавшийся в центре уголовного расследования, – не самый эффективный способ убедить публику читать «Портфолио».
– Ты будешь мною гордиться и дальше, если я перестану появляться на страницах газет?
– Разумеется, я всегда буду гордиться тобой, принцесса. Несмотря ни на что.
Он гладит мою руку под столом.
– Если тебе нужно, чтобы я прошел через суд, только скажи. Если ты хочешь сама пойти на это, я дам тебе денег на новый гардероб.
– Тебе не нравится, как я одеваюсь? – Я оглядываю себя. – Тебе не нравится, как я выгляжу?
– У Мэдисон одежда всегда так тщательно выглажена. Я хочу, чтобы у тебя было все самое лучшее. Ты же это понимаешь.
Я пытаюсь выдавить улыбку:
– Да, конечно.
Улыбка вянет.
– Я все для тебя сделаю, принцесса.
– Ты мог бы совершить убийство?
– Мне кажется, тебе следует более серьезно относиться к ФБР. Может, их агенты и недалекие, но все же не настолько, как ты думаешь.
Он умолкает, потому что иначе разговор может стать слишком серьезным, и я могу рассказать ему то, что он предпочел бы дофантазировать: словно он смотрит кино, вместо того чтобы прочесть книгу, по которой оно было поставлено, полагаясь на представления актера о характере героя и сюжет, пересказанный сценаристом за 93 минуты. А кино папочка ненавидит и потому не понимает, что иногда мне хочется говорить с ним серьезно и откровенно.
За своим плечом я обнаруживаю официанта, с нетерпением ждущего моего заказа. Я выбираю семгу на гриле, папочка заказывает седло ягненка.
– Знаешь, все это красное мясо когда-нибудь убьет тебя.
– Ты говоришь, прямо как твоя мать.
– Боже упаси.
Я сбрасываю под столом сандалии. Кладу ногу к нему на колени.
– Что думает Дебра обо мне в роли Почтальона– Потрошителя?
– Сидней говорит, это многое объясняет.
– А ты с этим согласна?
– Я сказала ему, что ты – врач. Что ты слишком уважительно относишься к человеческому телу, чтобы обращаться с ним, как с почтовыми каталогами.
Он сжимает мои лодыжки. Это возбуждает. И волнует.
– А что говорит твоя мать?
– Сидней считает, ты ее развратил. Вот почему он ей ни в чем не доверяет. Он говорит, что ты всех нас развратил. Сделал нас всех мешугге.
– Его словечко, я уверен.
– А мама просто сидит за этим гребаным обеденным столом и кивает головой. Сидней ведь совсем не привлекателен.
– Знаешь, пожилые женщины иначе на это смотрят.
– Ты всегда говорил, что она была твоей девочкой.
– Ты моя девочка, принцесса.
Папочка пытается поцеловать меня через стол, но я отшатываюсь и выпрямляюсь в кресле, аккуратно разложив на коленях салфетку.
2
– А мне плевать, что вы обычно имеете дело с нашими распространителями, – отчетливо заявляю я в телефонную трубку, чтобы удостовериться, что никакие помехи на линии или языковые барьеры не исказили мои слова. – Я, мать вашу, главный редактор. И если вы хотите, чтобы мой журнал по-прежнему продавался в вашем дерьмовом «7-11»…
Управляющий магазином, которому я звоню насчет проблем с продажами, прерывает меня, чтобы спросить, не являюсь ли я бывшей подозреваемой в убийстве.
– Да, подозреваемой, бывшей подозреваемой, если хотите знать. И вопрос в том, что я не желаю, чтобы вы ставили «Портфолио» на ту же полку, что и ваши гребаные женские журналы. Не врите мне, я видела эти полки по пути на работу. Это подрывает наш престиж. Под-ры-ва-ет наш престиж. Вашу мать, вы когда-нибудь читали «Портфолио»?… Давно?… А теперь его даже не крадут из ваших магазинов?… Ну, это ваша вина, как бы вас там, черт побери, ни звали. Я и сама не стану красть «Портфолио», если буду считать его просто еще одним «Гламур» или «Вуманз Дэй»… Вы не слушаете меня. Не бросайте трубку. Я не желаю, чтобы продажи моего журнала падали на хрен из-за какого-то клерка с четырьмя классами образования… Че-тырь-мя клас-са-ми об-ра-зо-ва-ния… Алло?
– Алло? – Кто-то появляется в дверях. Черные волосы, черный лак на ногтях, байкерские ботинки – все это украшает тщедушное бесцветное тельце. Это существо почему-то кажется мне знакомым.
– Чем могу помочь?
– Не возражаете, если я войду? – Риторический вопрос, если учесть, что она уже переступила порог и втиснулась в одно из кресел напротив моего стола. – Нам нужно поговорить.
– А вы, собственно, кто?
– Рэнди. Одна из ваших стажеров.
Я делаю круглые глаза, но говорю по-прежнему вежливо.
– Мне нужно сделать несколько важных звонков, Рэнди и хотя я ценю ваше желание помочь, но я ничего…
– Я не об этом. Понимаете, я ухожу.
Я снимаю трубку и начинаю набирать номер бакалейного магазина, куда мы заходили с Эмили и где «Портфолио» стоял рядом с «ТВ-Гайдом». Я поднимаю глаза. Она все еще здесь.
– Так уходите.
– Я не то имела в виду. Я хотела сказать, я насовсем ухожу.
Я пожимаю плечами.
– Так уходите насовсем. – Продолжаю набирать номер.
– Мне нужно быть с моей семьей. Я только что получила результаты анализов – у меня положительная реакция на ВИЧ.
– Мне ужасно жаль. Это все? – И лишь через минуту я понимаю, что в ее словах есть какой-то смысл, они значат больше, чем слова на страницах журнала. Рэнди? Кто она – бывшая помощница гробовщика из Сиэттла? Выпускница философского факультета из Амхерста?
– Мой бойфренд тоже сожалеет.
– Бойфренд?
– Сожалеет. А я нет. – Она пытается рассмеяться. – Мне больше нет нужды притворяться. Я могу… все рассказать.
Зачем она мне говорит все это? Зачем эти подробности и почему я должна все это выслушивать? Неужели я так безлика? Лишена индивидуальности, как исповедник? Вездесуща, как господь бог? Я бросаю взгляд на отчет о продажах, точно там может найтись ответ, но, разумеется, цифры ничего не отвечают. Цифры только спрашивают. Властно спрашивают. А Рэнди продолжает говорить:
– Я хочу сказать, что, если я заболею, это будет паршиво, но по крайней мере теперь есть время подготовиться, найти стержень в жизни, а мне это необходимо, я так чувствую.
