– Цинтия? Это не ваша жена?
– Нет. Цинтия – протеже моей матери, дочь ее старой
школьной соученицы, которая вышла замуж за подлого солиситора. Он оказался
неудачником, женщина вскоре умерла, и девочка осталась сиротой без всяких
средств. Моя мать пришла ей на помощь – Цинтия живет с нами вот уже около двух
лет. Она работает в госпитале Красного Креста в Тэдминстере, в семи милях
отсюда.
Продолжая говорить, он подъехал к фасаду красивого старого
дома. Леди в добротной твидовой юбке, склонившаяся над цветочной клумбой,
выпрямилась при нашем появлении.
– Привет, Эви! – крикнул Джон. – А вот и наш
раненый герой! Мистер Гастингс – мисс Ховард!
Мисс Ховард пожала мне руку сердечной, почти болезненной
хваткой. Мое первое впечатление – невероятно синие глаза на загорелом лице. Это
была женщина лет сорока, с приятной внешностью и глубоким, почти мужским,
громким голосом. Высокая, плотного сложения, и такие же под стать фигуре
крепкие ноги в добротных, толстых башмаках. Ее речь, как я вскоре убедился,
напоминала телефонный стиль.
– Сорняки лезут так быстро. Мне за ними никак не
поспеть. Я и вас пристрою. Берегитесь!
– Рад быть хоть чем-нибудь полезен! – отозвался я.
– Не говорите так. Никогда не поверю.
– Вы циник, Эви, – смеясь, произнес Джон. –
Где у нас сегодня чай – в доме или на лужайке?
– На лужайке. День слишком хорош, чтобы сидеть
взаперти.
– Тогда пошли. Сегодня вы уже свое отработали. Пойдемте
подкрепимся чаем.
– Ну что ж. – Мисс Ховард стянула садовые
перчатки. – Пожалуй, я с вами согласна. – И она повела нас вокруг
дома, к тому месту, где в тени платана был накрыт стол.
С плетеного стула поднялась женщина и сделала несколько
шагов нам навстречу.
– Моя жена – Гастингс, – представил нас Джон.
Никогда не забуду моего первого впечатления от встречи с
Мэри Кавендиш. Ее высокая, стройная фигура четко выделялась на фоне яркого
солнечного света. В чудесных желтовато-карих глазах, каких я не встречал ни у
одной женщины, будто сверкали искры тлеющего огня. От нее исходила сила
глубокого покоя, и в то же время в этом изящном теле чувствовался неукротимый
дух. Эта картина до сих пор ярка в моей памяти.
Мэри Кавендиш встретила меня несколькими приветливыми
словами, произнесенными низким чистым голосом, и я опустился на плетеный стул,
испытывая удовольствие от того, что принял приглашение Джона. Миссис Кавендиш
угостила меня чаем. Несколько произнесенных ею фраз усилили мое первое
впечатление от этой на редкость обворожительной женщины. Внимательный слушатель
всегда стимулирует признательного рассказчика. Я стал в юмористическом тоне
описывать отдельные эпизоды моего пребывания в санатории и льщу себя надеждой,
что изрядно позабавил свою хозяйку. Джон хоть и славный парень, но
блистательным собеседником его вряд ли назовешь.
В этот момент из дома через открытое французское окно донесся
хорошо запомнившийся мне с детства голос:
– В таком случае, Алфред, вы напишете принцессе после
чая, а леди Тэдминстер я завтра напишу сама. Или, может быть, нам стоит
подождать известия от принцессы? В случае отказа леди Тэдминстер может открыть
базар в первый день, а миссис Кросби – во второй. Да… потом еще герцогиня со
школьным праздником.
Послышалось неразборчивое бормотание мужчины, а затем в
ответ донесся повышенный голос миссис Инглторп:
– Да, конечно! После чая будет вполне хорошо. Вы так предусмотрительны,
дорогой Алфред!
Французское окно распахнулось немного шире, и на лужайке
появилась красивая седоволосая пожилая леди с властным лицом. За ней шел
мужчина, в манерах которого чувствовалась почтительность.
Миссис Инглторп тепло меня встретила:
– Как замечательно, мистер Гастингс, снова видеть вас
через столько лет! Алфред, дорогой! Это мистер Гастингс. Мистер Гастингс, это
мой муж.
Я с нескрываемым любопытством смотрел на «дорогого Алфреда».
Он, безусловно, производил впечатление чего-то инородного. Меня не удивило
отношение Джона к его бороде. Это была самая длинная и самая черная борода,
какую мне когда-либо доводилось видеть. Инглторп носил пенсне в золотой оправе,
и у него было на редкость неподвижное лицо. Меня поразила мысль, что этот человек
вполне естественно выглядел бы на сцене, но в реальной жизни он казался
удивительно не на месте, звучал фальшивой нотой.
– Очень приятно, мистер Гастингс, – проговорил он
глубоким, вкрадчивым голосом и подал руку, почти ничем не отличавшуюся от деревяшки.
Затем повернулся к жене: – Эмили, дорогая, мне кажется, эта подушка несколько
влажновата.
Миссис Инглторп лучезарно улыбнулась, и Алфред, демонстрируя
нежную заботу, заменил подушку. Странное увлечение такой разумной во всем
женщины!
С появлением мистера Инглторпа за столом воцарилась какая-то
напряженность и завуалированное чувство недоброжелательности. Только мисс
Ховард не старалась скрыть своих чувств. Между тем миссис Инглторп, казалось,
не замечала ничего необычного. Ее говорливость ничуть не изменилась за
прошедшие годы, речь лилась непрерываемым потоком, преимущественно о
предстоящем в скором времени благотворительном базаре, который она сама
организовала. Иногда миссис Инглторп обращалась к мужу, уточняя даты и время.
Заботливая, внимательная манера Алфреда не менялась. Я сразу почувствовал к
нему сильную антипатию. Вообще, я склонен считать, что мое первое впечатление
обычно правильно и довольно проницательно.
Миссис Инглторп дала некоторые указания Эвлин Ховард. Между
тем мистер Инглторп обратился ко мне своим почтительным тоном:
– Служба в армии – ваша постоянная профессия, мистер
Гастингс?
– Нет. До войны я служил в «Ллойде».
[3]
– И вернетесь туда, когда все кончится?
– Возможно. Или начну что-нибудь совершенно новое.
Мэри Кавендиш повернулась ко мне:
– Что бы вы в самом деле выбрали в качестве профессии,
если бы это зависело только от вашего желания?
– Ну-у! Это зависит…
– Нет ли у вас какого-нибудь увлечения? –
продолжала она. – Вас что-нибудь привлекает? Ведь хобби есть у всех…
Правда, иногда довольно нелепое.
– Вы будете надо мной смеяться.
Она улыбнулась:
– Возможно.
– Видите ли, у меня всегда было тайное желание стать
детективом.
