Мэри Кавендиш, стоя там, где лестница раздваивалась,
смотрела вниз, в холл, в том направлении, где исчез детектив.
– Что случилось с вашим экстраординарным другом, мистер
Гастингс? Он только что промчался мимо меня, словно обезумевший бык.
– Он чем-то очень расстроен, – заметил я
нерешительно, не зная, насколько, по мнению Пуаро, могу быть откровенным.
Увидев слабую улыбку на выразительных губах миссис Кавендиш, я постарался
сменить тему: – Они еще не встретились, не так ли?
– Кто?
– Мистер Инглторп и мисс Ховард.
Мэри посмотрела на меня довольно странным взглядом:
– Вы думаете, произойдет нечто ужасное, если они
встретятся?
– Гм… а вы разве так не думаете? – отреагировал я,
захваченный врасплох.
– Нет. – Она спокойно улыбалась. – Я хотела
бы посмотреть хорошую ссору. Это очистило бы воздух. В настоящее время мы все
так много размышляем и так мало говорим.
– Джон так не думает, – заметил я. – Он
считает, что их надо держать подальше друг от друга.
– О-о!.. Джон!..
Что-то в ее тоне возмутило меня.
– Старина Джон – очень хороший парень! –
воскликнул я с жаром.
Минуту-другую Мэри изучающе, пристально смотрела мне в
глаза, а затем, к моему величайшему удивлению, сказала:
– Вы очень лояльны к вашему другу. И за это мне
нравитесь.
– Разве вы не мой друг?
– Я очень плохой друг, – ответила она.
– Почему вы так говорите?
– Потому что это правда. Один день я очаровательна с
моими друзьями, а на следующий совершенно о них забываю.
Не знаю, что именно меня вынудило, но я был уязвлен ее
словами и глупейшим образом бестактно заявил:
– Однако вы, похоже, неизменно очаровательны с доктором
Бауэрштейном, – и сразу же пожалел о своей несдержанности.
Ее лицо стало совершенно непроницаемым. У меня было такое
впечатление, будто стальной занавес закрыл меня от этой женщины. Не сказав
больше ни слова, она повернулась и стала быстро подниматься по лестнице, а я
остался стоять как идиот, глупо глядя ей вслед.
Я пришел в себя, услышав ужасный шум внизу – что-то, громко
объясняя, кричал Пуаро. Меня раздосадовала мысль, что вся моя дипломатия
оказалась напрасной. Похоже, мой друг сообщил конфиденциальные сведения всему
дому. Это заставило меня усомниться в его рассудительности, и я с сожалением
подумал, что в моменты возбуждения он склонен терять голову. Я быстро спустился
по лестнице. При виде меня Пуаро сразу же успокоился. Я отвел его в сторону.
– Дорогой мой, разумно ли это? Что вы делаете? Вы ведь
не хотите, чтобы наши сведения стали достоянием всего дома? Собственно говоря,
вы играете на руку преступнику!
– Вы так думаете, Гастингс?
– Я в этом уверен.
– Ладно, ладно, друг мой! Я буду руководствоваться
вашими советами.
– Хорошо, хотя, к сожалению, теперь уже слишком поздно.
– Конечно.
Он выглядел таким удрученным и сконфуженным, что мне стало
жаль его, несмотря на то что высказанный мною упрек я считал справедливым и
уместным.
– Ну что же, пойдемте, друг мой! – предложил
наконец Пуаро.
– Вы здесь все закончили?
– Да, на данный момент. Вы пойдете вместе со мной до
деревни?
– Охотно!
Он взял свой маленький чемоданчик, и мы вышли через
французское окно гостиной. Цинтия Мёрдок как раз входила в комнату, и Пуаро,
пропуская ее, шагнул в сторону.
– Извините, мадемуазель, одну минутку!
– Да? – повернулась она, вопросительно взглянув на
него.
– Вы когда-нибудь готовили лекарства для миссис
Инглторп?
– Нет, – ответила Цинтия и слегка вспыхнула.
– Только ее порошки?
Румянец на щеках Цинтии стал гуще.
– О да! Однажды я приготовила для нее снотворные
порошки.
– Вот эти? – Пуаро вынул пустую коробочку из-под
порошков.
Она кивнула.
– Вы могли бы сказать, что это было? Сульфонал?
Веронал?
– Нет, бромид.
– О! Благодарю вас, мадемуазель. Всего доброго!
Быстро удаляясь от дома, я с удивлением поглядывал на Пуаро.
Мне и раньше доводилось замечать, что, когда он бывал возбужден, глаза его
становились зелеными, как у кошки. Сейчас они сверкали, словно изумруды.
– Друг мой, – заговорил наконец Пуаро. – У
меня появилась идея. Очень странная идея, возможно, абсолютно невероятная. И
все-таки… она подходит!
Я пожал плечами и про себя подумал, что слишком уж он
увлекается своими фантастическими идеями. А в данном случае все так ясно и
понятно. Но заговорил я о другом:
– Значит, разговор с Цинтией объяснил отсутствие
соответствующей наклейки на коробочке? Как вы и предполагали, загадка оказалась
совсем простой! Удивляюсь, как я сам об этом не подумал!
Но Пуаро, похоже, меня не слушал.
– Они сделали еще одно открытие. Là-bas!
[27]
– Он выразительно показал большим пальцем через плечо в
направлении Стайлз-Корт. – Мне сказал об этом мистер Уэллс, когда мы
поднимались по лестнице.
– Какое же?
– В запертом письменном столе в будуаре они нашли
завещание миссис Инглторп, составленное еще до ее второго замужества, по
которому она все оставляла Алфреду Инглторпу. Завещание, очевидно, было
составлено, как только состоялась помолвка. Это явилось сюрпризом для Уэллса… и
для Джона Кавендиша тоже. Завещание написано на специальном бланке, а
свидетелями были двое слуг… не Доркас.
– Мистер Инглторп знал об этом?
– Говорит, что нет.
– Вряд ли этому можно верить! – заметил я
скептически. – Все эти завещания прямо-таки вызывают замешательство! А
кстати, каким образом нацарапанные на конверте слова помогли вам узнать, что
последнее завещание было составлено вчера после полудня?
Пуаро улыбнулся:
– Друг мой, случалось ли вам иногда забывать, как
правильно пишется какое-нибудь слово?
– Да, и нередко. Думаю, такое случается с каждым.
