– Цинтия, это не так, они вас любят! Уверен, вы
ошибаетесь. Послушайте, и Джон, и мисс Ховард…
Цинтия с мрачным видом кивнула:
– Да, пожалуй, Джону я нравлюсь. И, конечно, Эви.
Несмотря на ее грубоватые манеры, она и мухи не обидит. Но вот Лоуренс почти
никогда со мной не говорит, а Мэри с трудом заставляет себя быть любезной. Мэри
хочет, чтобы Эви осталась, даже упрашивает ее, а меня нет, и я… и я не знаю,
что мне делать.
Бедный ребенок вдруг расплакался…
Не знаю, что на меня вдруг нашло? Может, подействовала
красота Цинтии и золото ее волос? Или радость от общения с человеком, который
явно не мог быть связан с преступлением? А возможно, просто искреннее
сочувствие к ее юности и одиночеству? Как бы то ни было, я наклонился вперед и,
взяв ее маленькую руку, неловко проговорил:
– Цинтия, выходите за меня замуж!
Совершенно случайно я нашел верное средство от ее слез. Она
сразу выпрямилась, отняла руку и резко отрезала:
– Не говорите глупостей!
Мне стало досадно.
– При чем тут глупость? Я прошу вас оказать мне честь и
стать моей женой.
К моему полнейшему изумлению, Цинтия неожиданно рассмеялась
и назвала меня «милым чудаком».
– Право, это очень славно с вашей стороны, –
заявила она, – но на самом деле вы этого не хотите.
– Нет, хочу. У меня есть…
– Неважно, что у вас есть. Вы этого не хотите… и я
тоже.
– Ну, это, разумеется, решает дело, – холодно
заметил я. – Только не вижу ничего смешного в том, что я сделал вам
предложение.
– Да, конечно, – согласилась Цинтия. – И в
следующий раз кто-нибудь, может быть, примет ваше предложение. До свидания! Вы
очень меня утешили и подняли мне настроение. – И, снова разразившись
неудержимым взрывом смеха, она исчезла среди деревьев.
Возвращаясь мысленно к нашему разговору, я нашел его крайне
неудовлетворительным.
И вдруг решил пойти в деревню, поискать Бауэрштейна. Должен
же кто-нибудь следить за этим типом! В то же время было бы разумным рассеять
подозрения, которые могли у него возникнуть. Я вспомнил, что Пуаро всегда
полагался на мою дипломатичность.
Я подошел к небольшому дому, в окне которого было выставлено
объявление: «Меблированные комнаты». Мне было известно, что доктор Бауэрштейн
живет здесь, и я постучал.
Дверь открыла старая женщина.
– Добрый день, – любезно поздоровался я. –
Доктор Бауэрштейн у себя?
Она удивленно смотрела на меня:
– Разве вы не слышали?
– Не слышал о чем?
– О нем.
– Что – о нем?
– Его взяли.
– Взяли? Он умер?
– Нет, его взяла полиция.
– Полиция?! – У меня перехватило дыхание. –
Вы хотите сказать, что его арестовали?
– Да, вот именно. И…
Я не стал слушать и бросился на поиски Пуаро.
Глава 10
Арест
К моему величайшему неудовольствию, Пуаро не оказалось дома.
Старый бельгиец, открывший дверь на мой стук, сообщил, что, по его мнению,
Пуаро уехал в Лондон.
Я был ошеломлен. С какой стати он отправился в Лондон? Что
Пуаро там делать? Было это внезапное решение или он уже принял его, когда
расстался со мной несколько часов назад?
Несколько раздраженный, я снова направился в Стайлз. В
отсутствие Пуаро я не знал, как мне дальше действовать. Ожидал ли Пуаро этого
ареста? Что послужило его причиной?
Ответить на эти вопросы я не мог и не представлял, как мне
вести себя дальше. Должен ли я сообщить об аресте Бауэрштейна остальным? Мне не
хотелось признаваться самому себе, но меня тяготила мысль о Мэри Кавендиш. Не
будет ли для нее это известие ужасным шоком? Я полностью отбросил прежние свои
подозрения. Мэри не могла быть вовлечена в преступление, иначе я уловил бы хоть
какой-нибудь намек. Но и скрыть от нее известие об аресте Бауэрштейна не было
возможности. Завтра же о нем сообщат во всех газетах. И все-таки я не решался
все рассказать. Если бы здесь был Пуаро, я мог бы спросить у него совета.
Непонятно, что же заставило его так неожиданно отправиться в Лондон?
Однако мое мнение о проницательности Пуаро невероятно
выросло. Если бы не он, мне никогда не пришло бы в голову заподозрить доктора!
Да, этот странный, невысокого роста человек определенно очень умен!
Немного поразмыслив, я все-таки счел нужным сообщить Джону
об аресте Бауэрштейна. Пусть сам решает, ставить ли об этом в известность всех
домочадцев.
Услышав новость, Джон протяжно свистнул:
– Вот это да! Выходит, вы были правы. А я тогда просто
не мог этому поверить.
– Да, это кажется странным, пока не привыкнешь к такой
мысли и не убедишься, как все подходит. Что же нам теперь делать? Конечно,
завтра и так все узнают.
Джон задумался.
– Неважно, – принял он наконец решение, –
сейчас мы ничего сообщать не будем. В этом нет надобности. Как говорится, все и
так скоро станет известно.
Однако на другой день, встав рано утром и с нетерпением
развернув газету, я, к моему величайшему удивлению, не нашел в ней ни слова об
аресте! Прочитал колонку с обычным несущественным сообщением об «отравлении в
Стайлзе», и ничего больше! Это было совершенно необъяснимо, но я подумал, что
Джепп из каких-то своих соображений не хочет, чтобы новость попала на страницы
газет. Меня это немного взволновало, так как возникала возможность дальнейших
арестов.
После завтрака я решил пройти в деревню, чтобы узнать, не
вернулся ли Пуаро. Но не успел выйти из дома, как в одной из застекленных
дверей появилось его лицо и хорошо знакомый голос произнес:
– Bonjour, mon ami!
– Пуаро! – воскликнул я с облегчением и, схватив
его за руки, втянул в комнату. По-моему, никогда и никого я не был так рад
видеть. – Послушайте! Я никому не сказал об аресте, кроме Джона. Я
действовал правильно?
– Друг мой, – ответил Пуаро, – я не понимаю,
о чем вы говорите.
– Конечно, об аресте доктора Бауэрштейна! –
нетерпеливо уточнил я.
– Значит, Бауэрштейн арестован?
– Вы об этом не знали?
– Не имел ни малейшего понятия. – Немного
помолчав, Пуаро добавил: – Хотя меня это не удивляет. В конце концов, мы всего
лишь в четырех милях от побережья.
