– Откуда к вам пришло письмо?
– Из Стайлз-Корт.
– Тот же адрес, куда вы отослали пакет?
– Да.
Сэр Хэвиуэзер накинулся на него, как хищник на свою жертву:
– Откуда вы знаете?
– Я… я не понимаю.
– Откуда вы знаете, – повторил защитник, –
что письмо к вам пришло из Стайлз-Корт? Вы обратили внимание на почтовый
штемпель?
– Нет… но…
– О! Вы не обратили внимания на почтовый штемпель и тем
не менее утверждаете, что письмо пришло из Стайлз-Корт! Собственно говоря, это
мог быть любой почтовый штемпель?
– Д-да…
– Значит, письмо могло быть отправлено откуда угодно?
Например, из Уэльса?
Свидетель признал такую возможность, и сэр Эрнст выразил
удовлетворение.
Элизабет Уэллс, младшая горничная Стайлз-Корт, рассказала,
как, отправившись спать, вдруг вспомнила, что закрыла парадную дверь на засов,
а не только на замок, как об этом просил мистер Инглторп. Она спустилась вниз,
чтобы исправить свою ошибку. Услышав слабый шум в западном крыле дома, глянула
в коридор и увидела, как мистер Джон Кавендиш стучал в дверь миссис Инглторп.
Сэр Хэвиуэзер расправился с Элизабет Уэллс очень быстро. Под
безжалостным натиском его вопросов она стала безнадежно себе противоречить, и
сэр Эрнст с довольной улыбкой на лице опустился на свое место.
Затем давала показания Анни. Она рассказала о стеариновом
пятне на полу и о том, что видела, как подсудимый нес кофе в будуар миссис
Инглторп.
После этого был объявлен перерыв до следующего дня.
Возвращаясь домой, Мэри Кавендиш горячо возмущалась
поведением обвинителя:
– Отвратительный человек! Какую сеть он сплел вокруг
моего бедного Джона! Как он искажает даже самый незначительный факт, изменяя
его до неузнаваемости!
– Вот увидите, – старался я ее успокоить, –
завтра все будет иначе.
– Да-а, – задумчиво произнесла она и вдруг понизила
голос: – Вы не думаете?… Конечно же, это не мог быть Лоуренс… О нет! Этого не
может быть!
Я и сам был озадачен и, оставшись наедине с Пуаро, спросил,
что он думает о действиях сэра Эрнста, куда тот клонит.
– О-о! Этот сэр Эрнст – умный человек, – с
похвалой отозвался Пуаро.
– Вы думаете, он уверен в виновности Лоуренса?
– Я не думаю, что он в это верит. Мало того,
сомневаюсь, что его вообще что-либо заботит. Нет! Он просто пытается создать
неразбериху в головах присяжных, чтобы они разделились во мнениях, будучи не в
силах понять, кто из братьев это сделал. Он пытается создать впечатление, что
против Лоуренса есть столько же улик, сколько и против Джона… И я далеко не
уверен в том, что это ему не удастся.
Когда на следующий день заседание суда возобновилось, первым
в качестве свидетеля был приглашен инспектор криминальной полиции Джепп. Его
показания были четкими и ясными. Сообщив о предшествовавших событиях, он
продолжил:
– Действуя согласно полученной информации,
суперинтендант Саммерхэй и я обыскали комнату подсудимого, когда он
отсутствовал. В его комоде под стопкой нижнего белья мы обнаружили следующие
предметы: во-первых, пенсне в золотой оправе, подобное тому, какое носит мистер
Инглторп, – оно представлено здесь в качестве улики; во-вторых, вот эту
маленькую бутылочку.
Помощник аптекаря тотчас же подтвердил, что это тот самый
маленький медицинский пузырек из синего стекла, содержавший несколько белых
кристаллических гранул. Наклейка на бутылочке гласила: «Стрихнина гидрохлорид.
Яд».
Другая улика, обнаруженная детективами, представляла собой
почти чистый кусок промокательной бумаги, вложенный в чековую книжку миссис
Инглторп. При отражении в зеркале можно было прочитать: «…в случае моей смерти
я оставляю все, что мне принадлежит, моему любимому мужу, Алфреду Инг…» Эта
улика бесспорно свидетельствовала о том, что уничтоженное завещание было
составлено в пользу мужа усопшей леди. Затем Джепп предъявил обгоревший кусочек
плотной бумаги, извлеченный из камина. Все это вместе с обнаруженной на чердаке
черной бородой подтверждало показания Джеппа.
Однако предстоял еще перекрестный допрос.
– Когда вы обыскивали комнату подсудимого? –
спросил сэр Эрнст.
– Во вторник, двадцать четвертого июля.
– Точно через неделю после трагедии.
– Да.
– Вы сказали, что нашли эти два предмета – пенсне и
бутылочку – в комоде. Он не был заперт?
– Нет.
– Вам не кажется невероятным, что человек, совершивший
преступление, прячет улики в незапертом комоде, где любой может их обнаружить?
– Он мог спрятать их в спешке.
– Но вы только что сказали, что прошла целая неделя со
дня трагедии. У подсудимого было достаточно времени, чтобы убрать и уничтожить
эти улики.
– Возможно.
– Тут не может быть никаких «возможно»! Было или не
было у него достаточно времени, чтобы убрать и уничтожить улики?
– Было.
– Нижнее белье, под которым вы обнаружили улики, было
толстым или тонким?
– Толстым.
– Иными словами, это было зимнее белье. Совершенно
очевидно, что подсудимый вряд ли подходил к этому ящику комода в последнее
время, не так ли?
– Возможно, нет.
– Будьте любезны ответить на мой вопрос. Стал бы
подсудимый в самую жаркую неделю лета открывать ящик, содержащий зимнее белье?
Да или нет?
– Нет.
– В таком случае не считаете ли вы вероятным, что
обнаруженные вами предметы были положены туда кем-то другим и что подсудимый об
этом не знал?
– Я так не считаю.
– Однако это возможно?
– Да.
– Это все!
Затем последовали показания свидетелей о финансовых
затруднениях, которые постигли подсудимого в конце июля… о его интрижке с
миссис Рэйкс… Бедной Мэри при ее гордости, вероятно, было очень горько все это
слышать! Эвлин Ховард была права, хотя ее враждебное отношение к Алфреду
Инглторпу не позволило ей сделать правильные выводы.
Потом для дачи свидетельских показаний пригласили Лоуренса
Кавендиша. На вопросы мистера Филипса он ответил, что ничего не заказывал в
фирме «Паркинсонс». И вообще 29 июня находился в Уэльсе.
Подбородок сэра Эрнста незамедлительно воинственно
вздернулся вверх.
