Пуаро показал мне маленький дом, где поселились его
соотечественники, и я пообещал в ближайшее время его навестить. Затем он
элегантно приподнял шляпу, прощаясь с Цинтией, и мы поехали дальше.
– Славный человек, – заметила она. – Я не
представляла себе, что вы знакомы.
– Сами того не зная, вы общались со
знаменитостью, – сообщил я. И до конца нашего пути рассказывал о различных
успехах и триумфах Эркюля Пуаро.
В Стайлз мы вернулись в очень веселом настроении. И как раз
когда входили в холл, из своего будуара вышла миссис Инглторп. Она была чем-то
раздражена, лицо у нее было взволнованное и разгоряченное.
– О! Это вы… – произнесла миссис Инглторп.
– Что-нибудь случилось, тетя Эмили? – спросила
Цинтия.
– Разумеется, нет! – резко ответила она. –
Что могло случиться?
Заметив горничную Доркас, которая шла в столовую, миссис
Инглторп крикнула ей, чтобы та принесла в будуар несколько марок.
– Да, мэм,
[8]
– Старая служанка
заколебалась, а потом неуверенно добавила: – Может, вам лучше лечь, мэм? Вы
очень устало выглядите.
– Пожалуй, вы правы, Доркас… да… хотя нет… не сейчас…
Мне нужно закончить несколько писем до отправки почты. Вы зажгли камин в моей
комнате, как я просила?
– Да, мэм.
– Тогда я лягу сразу же после ужина.
Миссис Инглторп снова вернулась в будуар. Цинтия пристально
посмотрела ей вслед.
– Интересно, в чем дело? – обратилась она к
Лоуренсу.
Казалось, он ее не слышал, потому что, не говоря ни слова,
резко повернулся и вышел из дома.
Я предложил Цинтии поиграть перед ужином в теннис. Она
согласилась, и я побежал наверх за ракеткой.
Миссис Кавендиш в этот момент спускалась по лестнице. Может,
мне показалось, но, по-моему, она тоже выглядела странной и обеспокоенной.
– Ваша прогулка с доктором Бауэрштейном удалась? –
спросил я, стараясь казаться как можно более безразличным.
– Я никуда не ходила, – коротко ответила
она. – Где миссис Инглторп?
– У себя в будуаре.
Мэри сжала перила лестницы, потом взяла себя в руки и,
видимо решившись, быстро прошла мимо меня вниз по лестнице через холл к
будуару, дверь которого закрыла за собой.
Когда несколькими минутами позже я торопился к теннисному
корту, мне пришлось пройти мимо открытого окна будуара, и я не мог не услышать
обрывка разговора. Мэри Кавендиш говорила тоном женщины, которая отчаянно
старается владеть собой:
– Значит, вы мне не покажете?
– Моя дорогая Мэри, – ответила миссис
Инглторп, – это не имеет ничего общего с вами.
– В таком случае покажите мне!
– Я говорю вам, это совсем не то, что вы вообразили. И
совершенно вас не касается.
– Разумеется, – с горечью произнесла Мэри
Кавендиш, – я должна была знать, что вы станете его защищать.
Цинтия ждала меня и встретила с нетерпением.
– Послушайте! – сказала она. – Это была
ужасная ссора! Я все узнала от Доркас.
– Какая ссора?
– Между ним и тетей Эмили. Надеюсь, она наконец узнала
о нем всю правду!
– Значит, там была Доркас?
– Конечно, нет! Просто так случилось, что она оказалась
около двери. Это был настоящий скандал! Хотела бы я знать, в чем там дело?
Я вспомнил цыганское личико миссис Рэйкс и предупреждения
Эвлин Ховард, но мудро решил промолчать. Тем временем Цинтия израсходовала все
гипотезы и весело пришла к заключению, что теперь «тетя Эмили его прогонит и
больше никогда не захочет с ним разговаривать».
Мне очень хотелось повидать Джона, но его нигде не было
видно. Явно произошло нечто важное. Я старался забыть те несколько фраз,
которые мне случайно довелось услышать, но никак не мог выбросить их из головы.
Каким образом, однако, все это касалось Мэри Кавендиш?
Когда я спустился к ужину, мистер Инглторп был в малой
гостиной. Лицо его, как всегда, было бесстрастным и невозмутимым. Меня снова
поразила странная нереальность этого человека.
Миссис Инглторп спустилась к ужину последней. Она все еще
выглядела возбужденной, и во время ужина за столом стояла какая-то довольно
неприятная, напряженная тишина. Инглторп был необычно тих, хотя, как обычно, он
постоянно окружал жену небольшими знаками внимания, укладывая ей за спину
подушку и вообще играя роль преданного супруга. Сразу же после ужина миссис
Инглторп ушла в свой будуар.
– Мэри, – попросила она, – пришлите мне,
пожалуйста, кофе. У меня всего пять минут, чтобы застать отправку почты.
Мы с Цинтией уселись у открытого окна в малой гостиной. Кофе
нам принесла Мэри Кавендиш. Она выглядела возбужденной.
– Ну как, молодежь, вы хотите зажечь свет или вам
хочется посумерничать? – поинтересовалась она. – Цинтия, вы отнесете
миссис Инглторп ее кофе? Я сейчас налью.
– Не беспокойтесь, Мэри, – вмешался
Инглторп. – Я сам отнесу его Эмили.
Он налил кофе и вышел из комнаты, осторожно неся чашку.
Лоуренс последовал за ним, а миссис Кавендиш села с нами.
Какое-то время мы все трое молчали. Была чудесная ночь,
теплая и тихая. Миссис Кавендиш обмахивалась пальмовым листом.
– Слишком душно, – проговорила она. – Будет
гроза.
Увы! Подобные гармоничные моменты всегда непродолжительны.
Мой рай был грубо нарушен звуком хорошо знакомого и очень неприятного мне
голоса, который донесся из холла.
– Доктор Бауэрштейн! – воскликнула Цинтия. –
Какое странное время для визита!
Я ревниво глянул на Мэри Кавендиш, но она, похоже,
совершенно не была взволнована, деликатная бледность ее щек ничуть не
нарушилась.
Через несколько минут Алфред Инглторп ввел доктора, который,
смеясь, протестовал, что в таком виде не может появиться в гостиной. Зрелище и
впрямь оказалось жалкое: он буквально весь был заляпан грязью.
– Что с вами, доктор? Что вы делали? – воскликнула
миссис Кавендиш.
– Я должен извиниться, – ответил
Бауэрштейн. – На самом деле я не собирался заходить в дом, но мистер
Инглторп настоял.
– Ну, похоже, вы и правда попали в затруднительное
положение! – воскликнул Джон. – Выпейте кофе и расскажите нам, что с
вами произошло.
