В этот момент, авторитетно растолкав всех, в комнату вошел
доктор Бауэрштейн. На мгновение он замер, глядя на несчастную, и в этот момент
миссис Инглторп, увидев доктора, задыхаясь, крикнула:
– Алфред!.. Алфред!.. – и неподвижно упала на
подушки.
В следующую секунду доктор оказался уже у постели и, схватив
ее руки, стал энергично работать, применяя, как я понял, искусственное дыхание.
Он отдал несколько коротких, резких приказов слугам. Завороженные, мы следили
за ним, хотя, по-моему, все в глубине души понимали, что уже слишком поздно –
ничего нельзя сделать. По выражению лица доктора я понял, что у него самого
очень мало надежды.
Наконец, мрачно покачав головой, он прекратил свои попытки.
В этот момент мы услышали снаружи шаги, и сквозь толпу домочадцев пробился
доктор Уилкинс – небольшого роста, полный, суетливый человек.
В нескольких словах доктор Бауэрштейн объяснил, что он как
раз проходил мимо ворот, когда выехала машина, посланная за доктором Уилкинсом,
и тогда он изо всех сил побежал к дому. Слабым жестом руки доктор Бауэрштейн
указал на неподвижную фигуру на кровати.
– Оч-чень печально… Оч-чень печально, –
пробормотал доктор Уилкинс. – Бедная славная леди! Она всегда была слишком
деятельна… слишком деятельна… несмотря на мои советы. Я ее предупреждал. У нее
было далеко не крепкое сердце. «Спокойнее! – говорил я ей. –
Спокойнее!» Но напрасно! Ее усердие и стремление к добрым делам были слишком
велики. Природа взбунтовалась. Да-да! При-ро-да взбун-то-ва-лась!
Я обратил внимание на то, что доктор Бауэрштейн пристально
следил за доктором Уилкинсом, когда тот говорил.
– Конвульсии были необычайно сильными, – доложил
он, не отрывая от него взгляда. – Мне жаль, доктор Уилкинс, что вас здесь
не было в этот момент и вы сами не были свидетелем. Конвульсии по своему
характеру были титанические.
– О-о! – протянул доктор Уилкинс.
– Я хотел бы поговорить с вами наедине, – сказал
доктор Бауэрштейн. И повернулся к Джону: – Вы не возражаете?
– Разумеется, нет.
Мы вышли в коридор, оставив докторов одних, и я слышал, как
за нами в замке повернулся ключ.
Мы медленно спустились по лестнице. Я был крайне возбужден.
Вообще, я обладаю определенным талантом дедукции, и манеры доктора Бауэрштейна
положили начало моим самым, казалось, невероятным предположениям.
Мэри Кавендиш коснулась моей руки:
– В чем дело? Почему доктор Бауэрштейн ведет себя так
странно?
Я посмотрел на нее:
– Знаете, что я думаю?
– Что же?
– Послушайте! – Я огляделся. Все находились
довольно далеко от нас. – Я полагаю, что миссис Инглторп отравили! И
уверен, доктор Бауэрштейн подозревает именно это.
– Что? – Она съежилась и прислонилась к стене;
зрачки ее глаз расширились. Затем с неожиданностью, заставившей меня
вздрогнуть, закричала: – Нет-нет! Только не это… Не это!
Резко повернувшись, Мэри убежала вверх по лестнице. Я последовал
за ней, боясь, как бы она не потеряла сознание, и нашел ее стоящей, опершись на
перила. Мертвенно-бледная, она нетерпеливо отмахнулась от меня:
– Нет… Нет! Оставьте меня. Я хотела бы остаться одна.
Дайте мне побыть одной минуту-другую. Идите к остальным.
Нехотя я повиновался. Джон и Лоуренс находились в столовой.
Я присоединился к ним. Все молчали. Я только высказал то, что думал каждый из
нас.
– Где мистер Инглторп? – спросил я.
Джон покачал головой:
– В доме его нет.
Наши взгляды встретились. Где же Алфред Инглторп? Его
отсутствие было странным и необъяснимым. Мне вспомнились слова умирающей миссис
Инглторп. Что скрывалось за ними? Что еще она могла бы сказать, будь у нее
время?
Наконец мы услышали, что врачи спускаются по лестнице.
Доктор Уилкинс выглядел значительным, пытаясь за внешним спокойствием скрыть
возбуждение. Доктор Бауэрштейн держался в тени. Его мрачное, бородатое лицо не
изменилось. Доктор Уилкинс заговорил от имени обоих.
– Мистер Кавендиш, – обратился он к Джону, –
я хотел бы получить ваше согласие на вскрытие.
– Это необходимо? – мрачно спросил Джон. Спазм
боли изменил его лицо.
– Безусловно, – подтвердил Бауэрштейн.
– Вы хотите сказать…
– Что ни доктор Уилкинс, ни я не могли бы в подобных
обстоятельствах выдать свидетельство о смерти.
Джон склонил голову:
– В таком случае у меня нет альтернативы. Я должен
согласиться.
– Благодарю вас, – кротко отозвался доктор
Уилкинс. – Мы предполагаем, что это произойдет завтра вечером… или,
вернее, уже сегодня. – Он глянул на льющийся из окна дневной свет. –
В подобных обстоятельствах, боюсь, следствия не избежать… Эти формальности
необходимы, но я прошу вас, особенно не расстраивайтесь.
Последовала пауза. Затем доктор Бауэрштейн вынул из своего
кармана два ключа и отдал их Джону.
– Это ключи от дверей двух смежных комнат. Я их запер,
и, по-моему, лучше, если они пока будут оставаться закрытыми.
Врачи ушли.
У меня в голове все время вертелась одна мысль, и я
чувствовал, что пора ее высказать. Но это было несколько неосторожно. Я знал,
что Джон испытывал ужас перед оглаской и вообще был добродушным и беспечным
оптимистом, который предпочитал никогда не идти навстречу опасности. Возможно,
будет трудно убедить его в разумности моего плана. Лоуренс, с другой стороны,
обладал большим воображением, меньше придерживался общепринятого, и я
чувствовал, что могу положиться на него как на своего союзника. Сомнений не
было – для меня настал момент взять инициативу на себя.
– Джон, – произнес я, – мне хотелось вас о
чем-то спросить.
– Да?
– Вы помните, я говорил вам о моем друге Пуаро?
Бельгийце, который сейчас находится здесь. Он один из самых знаменитых
детективов.
– Да, помню.
– Я хочу, чтобы вы разрешили мне пригласить его
расследовать это дело.
– Что? Прямо теперь? Еще до вскрытия?
– Да. Время очень дорого. Особенно если… если был
какой-то подлый обман.
– Ерунда! – сердито воскликнул Лоуренс. –
По-моему, все это выдумка Бауэрштейна. У доктора Уилкинса и мысли такой не
было, пока Бауэрштейн не вложил ее ему в голову. Он на этом просто помешан. Яды
– его хобби, вот они ему везде и мерещатся!
