А сейчас он церемонно вручил этот цветок Лираз. Акива замер. Неужели Азаил расскажет сестре, как они пощадили целую деревню химер вместе с юным дашнагом? Что она подумает?
— Я принес тебе подарок, — произнес Азаил.
Лираз небрежно взяла цветок, без всякого выражения поглядела на брата и неожиданно сжевала подарок.
— Хм, обычно на это иначе реагируют, — заметил Азаил.
— Ты часто цветы даришь?
— Конечно.
Скорее всего так и было. Азаил всегда наслаждался жизнью, несмотря на сложности армейского быта и ограничений для Незаконнорожденных.
— Так можно и отравиться, — невозмутимо сказал он.
Лираз пожала плечами:
— Бывает смерть и похуже.
32
Всем правила смерть
— Ах вот ты где, — недовольно проговорила Шеста, обнаружив Кэроу в ее укрытии.
— Ага, — согласилась Кэроу, глядя волчице в глаза. — Куда они полетели?
— Кто?
— Сфинксы. Куда он их послал? С каким заданием?
— В Эрец, делать то, что они всегда делали, — неохотно ответила Шеста. — Давай займемся делом, а?
Кэроу посмотрела во двор. Солдаты, окружив Тьяго, смотрели вслед Живым Теням. «Иди, иди спроси», — приказывала себе Кэроу, но так и не смогла найти в себе решимости подойти к ним, испортить момент и, невзирая на гробовое молчание и равнодушные взгляды, заявить о своих правах.
Шеста тряхнула ее за плечо.
— Эмилион, потом Хвит. Нам нужно армию сотворить.
Кэроу обрадовалась предлогу бросить свой замысел и позволила себя увести.
Hyp продолжала делать больной повязки и отвары. Через два дня Саразал начала осторожно ступать на раненую ногу, но Раф нес ее во время переходов. Груз ответственности за жизнь сестры больше не давил на Свеву. Саразал поправится, они обязательно вернутся домой, чуть позже… Не хотелось идти в противоположную от родных краев сторону, однако выбора не оставалось: слишком много серафимов встало на пути между ними и домом.
«Мама, у нас все хорошо. Мы живы», — настойчиво повторяла про себя Свева, словно посылая мысли через всю страну, как листья по ветру. Мама поймет, что они целы и невредимы. Не может быть, чтобы в деревне перестали ждать их возвращения.
«Ангелы пощадили нас». Свева пританцовывала от радости. Они спасены, это чудо, она будто родилась заново: чуть не попрощалась с жизнью и вновь ее обрела.
«Мама, если встретишь ангела с огненными глазами и рядом с ним другого, с болотной лилией на груди, не убивай их, пожалуйста!»
Стадо шло на юг, к горам, в надежде там укрыться. К ним присоединилась пара гарткоров. Других беглецов, встреченных по пути, подбадривали, но с собой не брали: большую группу путников легко выследить. Абсолютной безопасности никто не ждал, беглецы скрывались под кронами деревьев или выходили в путь ночью, когда огненные крылья серафимов выдавали присутствие преследователей.
Свева с радостью возила малышку Лель и старалась держаться поближе к Рафу, чтобы не терять из виду Саразал.
Они медленно взбирались по очередному склону.
— Ох, мне так хочется пробежаться, — шепнула ей сестра.
— И мне, — вздохнула Свева.
С вершины холма открылся Заповедный предел: горам не было ни конца ни края, заснеженные вершины сливались с облаками.
— Как же хорошо быть живыми! — воскликнула Свева.
Патрули серафимов возвращались ни с чем: обитателей на обширных диких землях оставалось все меньше.
— Их предупреждают, — уверенно заявила Калла, когда отряд обнаружил еще одну брошенную деревню.
Большие селения встречались редко, хутора опустели. На привалах солдаты по-прежнему начищали мечи, но скорее по привычке, чем из необходимости — убивать было некого. Настойчиво распространялись слухи о призраках. Некоторые винили сбежавших рабов, но жалкой горстке беглецов не хватило бы ни храбрости, ни скорости: расстояния были слишком велики. Наиболее вероятным объяснением оставались повстанцы, предупреждавшие жителей о приближении карательных отрядов, но доказательств у ангелов не было.
— Где они прячутся? — возмущался боец Второго легиона. — Трусы!
Акива думал о том же. Где же повстанцы? Почему их не видно? Он-то знал, что всех предупреждали не они.
По ночам, пока все спали, он становился невидимым и летел в ту сторону, куда их отряд собирался отправиться наутро. Обнаружив деревню или хутор, Акива ненадолго показывался жителям. Испуганным до полусмерти обитателям хватало здравомыслия собрать пожитки и бежать.
Так он старался спасти врага — семью за семьей, хутор за хутором. Может, кто-нибудь из химер доберется до Заповедных гор. Акива понимал, что этого мало, но его силы были на исходе. Он не знал, чем еще помочь. Он воин, для него пощадить одних значило предать других. Все изменилось в одну ночь. Послание повстанцев, доставленное на бесшумных темных крыльях, так взбесило Иорама, что никакой надежды остановить кровопролитие не осталось.
«У нас один господин: или жизнь, или смерть», — говорил Бримстоун, но в дни крови и ненависти выбор был слишком большой роскошью.
Всем правила смерть.
Давным-давно
небо содрогалось от армад ангелов,
ветер сеял искры адского пламени их крыльев.
33
Живые Тени
В Тизалине, в гарнизоне серафимов — не в дебрях бывших свободных земель, а в самом сердце Империи, рядом со столицей, — часовой забеспокоился, не заметив в лагере ни малейшего движения после восхода солнца. Ни звука, ни шороха в казармах, где спит сотня солдат, приученных вставать с первым проблеском рассвета. В гарнизоне стояла могильная тишина. Такого не могло быть. Тихо бывало только ночью. Где разговоры, где дым из очага, где звон первых ударов клинка о клинок на полигоне?
Смена почему-то задерживалась, но часовой не мог покинуть пост. Страх пригвоздил его к месту. Плескали волны, поднималось солнце — а в лагере все замерло. Казалось, весь мир заснул вечным сном, остался бодрствовать только боец на караульной башне. Заметив появление падальщиков, часовой сбросил оцепенение и ринулся в казармы, где на койках вечным сном спали его товарищи.
Сотня аккуратно перерезанных глоток, сотня кровавых улыбок. На стене кровью выведено новое послание: «СМЕРТЬ АНГЕЛАМ».
Это был отклик на гневные призывы императора, веками провозглашаемые с Башни Завоеваний и с младенчества внушаемые всем серафимам — и штатским, и военным: «Смерть тварям».
Часовому лучше бы дезертировать: его ждала виселица, хотя он честно выполнил свой долг.
Тизалин — основной невольничий порт Империи. До столицы — день пешего пути, час ангельского полета. Хорошо укрепленный город охраняли солдаты местного гарнизона. Часовой боялся, что они тоже погибли. Завидев однополчан на крепостном валу, он с облегчением воскликнул:
