— Слава богу, я могу вам это объяснить, — с улыбкой сказала г-жа Жорж. — Тут нет никакой тайны. В данном случае комфортабельный означает удобный, хорошо обставленный, теплый, без сквозняков, короче, жилье, где есть все необходимое и даже с излишком.
— О господи! Теперь я понимаю, но от этого еще не легче...
— Почему же это?
— Госпожа герцогиня говорит о коврах, всякой мебели и еще о многом прочем, но у нас здесь нет ковров, и мебель у нас самая что ни на есть простая. И наконец, я не знаю, кто этот человек, которого мы должны принять, — мужчина или женщина, а все надо подготовить в завтрашнему вечеру... Что делать? Как быть? Здесь нет никаких запасов. Ей-богу, госпожа Жорж, можно голову потерять!
— Но послушай, мама, если ты возьмешь на время мебель из моей комнаты, я просто проведу три-четыре дня в Букевале у Марии...
— Из твоей комнаты? Дитя мое, но достаточно ли она хороша, твоя мебель, — проговорила г-жа Дюбрей, пожимая плечами. — Достаточно ли она комфортабельна, как говорит госпожа герцогиня. Господи боже мой, и где только придумывают подобные словечки?
— Значит, в этом павильоне обычно никто не живет? — спросила г-жа Жорж.
— Никто. Это маленький белый домик, он стоит отдельно в самом дальнем конце сада. Господин принц построил его для госпожи герцогини, когда она еще была девицей; когда она приезжала на ферму вместе с отцом, она там отдыхала. В доме три хорошенькие комнаты, а в конце сада — швейцарская молочная ферма, где мадемуазель герцогиня забавлялась, разыгрывая из себя работницу. После ее замужества мы видели госпожу герцогиню на ферме всего два раза, и каждый раз она проводила в маленьком павильоне несколько часов. Первый раз, шесть лет назад, она прискакала на лошади вместе с...
Но тут г-жа Дюбрей умолкла, словно ей помешало присутствие Клары и Лилии-Марии. А потом продолжала:
— Я тут болтаю, болтаю, но как мне со всем этим справиться? Помогите мне, моя дорогая госпожа Жорж, помогите мне!
— Послушайте, расскажите лучше, какая мебель сейчас в павильоне?
— Да ее почти нет. В главной комнате — соломенный матрас на деревянной раме, плетеный тростниковый диванчик-канапе, такие же плетеные кресла, стол, несколько стульев, и все. Как видите, назвать это комфортабельным трудновато.
— Так вот, на вашем месте я бы сделала вот что: я бы послала в Париж сообразительного человека, ведь сейчас только одиннадцать часов!
— Нашего доверенного, самого бойкого слугу!
— Чудесно... Через два часа он будет в Париже. Он отправится к обойщику на улице Антен, не важно какому, и передаст ему список, который я составлю, но прежде мне надо взглянуть, чего не хватает в павильоне. И он ему скажет, чтобы любой ценой...
— Конечно, конечно, лишь бы госпожа герцогиня была довольна, я за ценой не постою.
— Так вот, он ему скажет, что, сколько бы это ни стоило, все обозначенное в списке должно быть здесь сегодня вечером или ночью, вместе с тремя-четырьмя мастерами-обойщиками, чтобы все привести в порядок.
— Они смогут приехать с почтовой каретой, она отправляется из Парижа в восемь часов вечера.
— А поскольку в павильоне надо только расставить мебель, прибить ковры и повесить занавеси, они легко успеют это сделать до завтрашнего вечера.
— О моя дорогая госпожа Жорж, вы меня просто спасаете! Я бы никогда до этого не додумалась... Вам послало мне само провидение... Вы составите мне список, чтобы павильон стал, как его...
— Комфортабельным? Разумеется, составлю.
— Господи, вот еще одно затруднение! Я уже сказала, мы не знаем, кого ждать, господина или даму? В своем письме госпожа герцогиня говорит: человек... Но это так неопределенно!
— Приготовьтесь так, как если бы вы ожидали даму, если же это окажется мужчина, ему будет только приятнее и удобней, дорогая госпожа Дюбрей.
— Вы правы, вы всегда правы...
Появилась служанка фермы и объявила, что завтрак подан.
— Мы сейчас придем, — сказала г-жа Жорж, — но, пока я составлю список всего необходимого, прикажите измерить все три комнаты в павильоне в высоту и по стенам, чтобы можно было заранее раскроить занавеси и подобрать ковры.
— Хорошо, хорошо, я прикажу нашему доверенному.
— Сударыня, — снова вмешалась служанка. — Там еще эта молочница из Стэна, и все ее добро на тележке, запряженной осликом. Ей-богу, не много у нее добра!
— Бедная женщина, — с сочувствием сказала г-жа Дюбрей.
— Кто она, эта бедная женщина? — спросила г-жа Жорж.
— Крестьянка из Стэна. У нее было четыре коровы, и кое-как перебивалась: продавала По утрам молоко в Париже. Муж ее был деревенским кузнецом; однажды ему понадобилось железо и он пошел в Париж со своей женой. Они договорились встретиться на углу той улицы, где она обычно продавала молоко. На свою беду, молочница выбрала дурной квартал; когда муж вернулся, она отбивалась от каких-то пьяных прощелыг, которые опрокинули ее бидоны в канаву. Кузнец хотел их урезонить, они набросились на него. Он стал защищаться и в драке получил смертельный удар ножом... Там он и остался.
— Господи, какой ужас! — воскликнула г-жа Жорж. — Надеюсь, убийцу арестовали?
— К сожалению, нет. В суматохе он скрылся, но бедная вдова утверждает, что сможет его опознать, потому что видела много раз вместе с его приятелями, завсегдатаями квартала. Однако до сих пор все поиски оставались тщетными. Короче, после смерти мужа молочнице пришлось расплачиваться с разными долгами. Она продала своих коров и свой клочок земли. Фермер из Стэна порекомендовал мне эту славную женщину как прекрасную работницу, столь же честную, сколь несчастную, потому что у нее трое детей... старшему только двенадцать лет. У меня как раз освободилось место доярки, я ей предложила, вот она и прибыла к нам на ферму.
— Такая ваша доброта меня не удивляет, дорогая госпожа Дюбрей.
— Послушай, Клара! — обратилась хозяйка фермы к своей дочери. — Помоги этой славной женщине устроиться, а я пока переговорю с нашим ловким доверенным о его поездке в Париж.
— Хорошо, мама. Марии можно пойти со мной?
— Ну конечно... Разве вы можете хоть минуту обойтись друг без друга?
И г-жа Дюбрей рассмеялась.
— А я займусь списком, чтобы не терять времени, — сказала г-жа Жорж, присаживаясь к столу. — Потому что нам нужно вернуться в Букеваль к четырем часам.
— К четырем? Вы так торопитесь? — удивилась г-жа Дюбрей.
— Да, потому, Что в пять часов Мария должна быть в доме священника.
— О, если речь идет о нашем добром кюре Лапорте, это дело святое, — сказала г-жа Дюбрей. — Я распоряжусь, чтобы все было в порядке. А пока пусть девочки наговорятся! Им, наверное, столько нужно сказать друг другу... Пусть поболтают:
— Значит, мы уедем в три часа?
