«Я давно думал о вашем будущем, — сказал отец. — Срок вашего траура истечет через месяц. Завтра к нам приедет господин маркиз д'Арвиль, замечательный молодой человек, богатый и во всем вас достойный. С ним вы будете счастливы. Он видел вас в свете и живо заинтересован в этом браке. Все деловые вопросы уже улажены. Поэтому только от вас зависит, чтобы свадьба состоялась не позднее чем через полтора месяца. Если же по какому-нибудь внезапному капризу вы откажетесь от этой превосходной партии, на которую я даже не мог надеяться, я все равно женюсь, как я вам объявил, сразу же по окончании моего траура. В последнем случае, должен вас предупредить, ваше присутствие здесь будет возможным лишь в том случае, если вы обещаете выказывать моей жене любовь и уважение, какого она заслуживает». — «Понимаю, отец, — сказала я. — Если я не выйду за д'Арвиля, вы женитесь на госпоже Ролан, и тогда ни у вас, ни у нее не останется никаких возражений против того, чтобы я удалилась в монастырь Сердца Иисусова». — «Никаких», — холодно подтвердил отец.
— Увы, это уже не душевная слабость, а самая настоящая жестокость! — воскликнул Родольф.
— Поверьте, монсеньор, я никогда не обижалась на отца. И знаете почему? У меня было предчувствие, что когда-нибудь он заплатит, и, увы, очень дорого, за свою слепую страсть к госпоже Ролан. Слава богу, что день этот еще не пришел.
— И вы ничего ему не сказали о письме старого нотариуса, о двух случаях, когда с маркизом д'Арвилем внезапно расторгали брачный контракт?
— Да, монсеньор, сказала... В тот день я попросила отца разрешения поговорить с ним несколько минут наедине. «У меня нет секретов от госпожи Ролан, — ответил он. — Можете говорить при ней». Я хранила молчание. «Еще раз повторяю: у меня нет от нее секретов! — сурово сказал отец. — Поэтому говорите открыто!» — «Если позволите, я подожду, когда вы освободитесь и будете один». Внезапно госпожа Ролан вскочила и выбежала. «Теперь вы довольны? — спросил отец. — Что ж, говорите!»
«У меня нет никаких возражений против партии, которую вы мне предлагаете. Однако я узнала, что господин д'Арвиль дважды сватался, но в последний момент ему оба раза отказывали...» — «Знаю, знаю, — прервал меня отец. — Все эти разрывы произошли на почве денежных разногласий, но в обоих случаях маркиз д'Арвиль проявил благородство и его не в чем упрекнуть. Если у вас нет других возражений, можете считать себя женой маркиза, и счастливой женой!.. Потому что я искренне желаю вам счастья».
— Госпожа Ролан, наверное, была в восторге от этой партия?
— В восторге? Да, монсеньор, — с горечью ответила Кле-манс. — Еще бы! Ведь это было делом ее рук. Она первая подала моему отцу эту мысль... Она прекрасно знала истинную причину, по которой д'Арвилю дважды отказывали. Именно поэтому она и хотела выдать меня за него замуж.
— Но с какой целью?
— Она хотела отомстить мне, обрекая на ужасную судьбу.
— Но ваш отец?
— Госпожа Ролан обманула его, и он поверил, что причиной отказов д'Арвилю были денежные разногласия.
— Какой гнусный замысел!.. Но в чем же была истинная причина?
— Сейчас я скажу вам, монсеньор. Маркиз д'Арвиль приехал к нам в Обье. Его манеры, его остроумие, «го внешность понравились мне; у него было доброе, чуть грустное лицо, мягкий характер. Я заметила в нем одну не совсем понятную, но довольно привлекательную особенность: он был очень образован и знатен, обладал прекрасным состоянием, и все же лицо его, обычно энергичное и решительное, вдруг становилось испуганным и робким, выражая уныние и трогательную неуверенность в себе. Мне было также приятно видеть, с какой очаровательной добротой он относится к своему старому слуге, который его вырастил и служил ему до сих пор, потому что маркиз доверялся только ему одному. Через какое-то время д'Арвиль вдруг заперся и не выходил из своей комнаты два дня. Отец захотел его увидеть, но старый слуга этому категорически воспротивился. Он сказал, что его хозяина мучит такая жестокая мигрень, что он не может принять никого. Когда вышел на третий день, я нашла, что он очень бледен и сильно изменился. Позднее его всегда раздражали и огорчали любые разговоры об этом его коротком недомогании... По мере того как я узнавала д'Арвиля, я находила в нем все больше привлекательных черт. Он имел все основания быть счастливым, но никогда этим не кичился. Срок нашей свадьбы был установлен, и он старался предупредить малейшие мои желания во всем, что касалось нашего будущего. Если я иногда его спрашивала о причинах его мимолетной грусти, он мне рассказывал о своих родителях, которые были бы счастливы и горды тем, что сын их наконец нашел себе невесту по сердцу и по вкусу. Я была бы неблагодарной, если бы не приняла столь лестного для себя объяснения. Маркиз д'Арвиль догадался, в каких отношениях я была с госпожой Ролан и с отцом, хотя последний, обрадованный моим близким замужеством, которое приближало день его собственной свадьбы, стал ко мне заметно добрее и нежнее. Во время наших многих разговоров д'Арвиль с большим тактом и осторожностью давал мне понять, что любит меня еще больше за мои прошлые страдания. Я сочла нужным по этому поводу предупредить его, что мой отец собирается снова жениться, и начала рассказывать, как этот брак может отразиться на моем состоянии, но он не дал мне закончить, выказав самое благородное бескорыстие. Я подумала, что, наверное, семьи, с которыми он хотел породниться, оказались очень уж скряжными, если отвергли его из-за каких-то денежных интересов.
— Да, именно таким я его и знал, — подтвердил Ро-дольф. — Добросердечным, преданным и деликатным... Но вы никогда не говорили с ним об этих несостоявшихся браках?
— Признаюсь вам, монсеньор, этот вопрос много раз возникал у меня на губах, но он был так добр, так предан, что я каждый раз умолкала, боясь ранить его преданность и доброту... Чем ближе подходил день нашей свадьбы, тем счастливее был господин д'Арвиль. И все же временами он впадал в мрачное уныние... Однажды он с печалью посмотрел на меня и глаза его наполнились слезами. Он казался очень удрученным, как будто хотел, но не решался доверить мне важный секрет... Я подумала, что он вспоминает о тех непонятных, болезненных отказах... Признаюсь, мне стало страшно. Тайное предчувствие предупредило меня, что речь идет, по-видимому, о чем-то ужасном, способном искалечить всю мою жизнь. Но я так настрадалась в доме моего отца, что подавила мои страхи...
— И д'Арвиль ничего вам не открыл?
— Ничего. Когда я спросила о причинах его печали, он ответил: «Простите, просто у меня такая грустная радость».
Эти слова, произнесенные трогательным тоном, немного успокоили меня... К тому же как я могла сомневаться, когда глаза его были полны слез, как могла оскорбить его недоверием из-за его прошлого?
Свидетели со стороны маркиза д'Арвиля, герцог де Люсене и виконт де Сен-Реми, прибыли в Обье за несколько дней до нашей свадьбы, на которую были приглашены только наши ближайшие родственники. Сразу же после брачной церемонии мы должны были отправиться в Париж... Я не испытывала к маркизу любви, но он был мне симпатичен; его характер вызывал уважение. Если бы не события, последовавшие за моим роковым замужеством, я бы, наверное, нежно привязалась к нему. Итак, мы обвенчались.
