— Да, господин Дюбуа. Я был у виконта Сен-Реми, он сейчас должен приехать и все заплатить.
— А у графини Мак-Грегор?
— Да, вот ее ответ.
— А у графини д'Орбиньи?
— Она благодарит патрона, она только вчера утром приехала из Нормандии и не ждала так скоро нашего ответа: вот ее письмо. Я также посетил управляющего маркиза д'Арвиля, как он меня просил, чтобы оплатить расходы за договор, который я недавно составил у него дома.
— Вы сказали, что это не спешно?
— Сказал, но тем не менее управляющий пожелал рассчитаться немедля. Вот деньги. Ах, чуть не забыл, там внизу была визитная карточка у швейцара с надписью карандашом, — ну конечно, на карточке, а не на швейцаре, ха-ха! Какой-то господин спрашивал патрона и оставил ее.
— «Вальтер Мэрф», — прочитал старший клерк, и ниже — карандашную строчку: — «Вернусь через три часа по делу чрезвычайной важности». Я не знаю этого имени, — пробормотал старший клерк.
— Да, еще забыл! — воскликнул Шаламель. — Бадино сказал, что согласен, что господин Ферран может поступать по своему усмотрению, и он уверен, что все будет хорошо.
— Он не дал письменного ответа?
— Нет, он сказал, что очень торопится.
— Прекрасно.
— Днем зайдет Шарль Робер поговорить с патроном, кажется вчера он дрался на дуэли с герцогом де Люсене.
— Он ранен?
— Не думаю, мне об этом сказали бы слуги.
— Смотрите-ка! Подъехала карета.
— Ох, какие прекрасные кони! Так и рвутся из постромок! А этот толстый кучер-англичанин в белом парике, в коричневой ливрее с серебряными галунами и эполетами — ну просто настоящий полковник!
— Или какой-нибудь посол.
— А посмотрите на лакея на запятках! Сколько на нем серебряного шитья!
— И какие усищи!
— Да ведь это ж карета виконта де Сен-Реми, — сказал Шаламель.
— Значит, это его стиль? Ну, спасибо.
Через минуту виконт це Сен-Реми уже входил в контору.
Глава XV.
ВИКОНТ ДЕ СЕН-РЕМИ
Мы уже описали прекрасное лицо, изысканную элегантность и обворожительные манеры виконта де Сен-Реми, приехавшего накануне с фермы д'Арнувиль, собственности герцогини де Люсене, где он скрывался от судебных приставов Маликорна и Бурдена. Господин де Сен-Реми быстро вошел в контору, не снимая шляпы, с гордым и дерзким видом, полуприкрыв глаза и ни на кого не глядя; он надменно спросил:
— Нотариус у себя?
— Господин Ферран работает в своем кабинете. Если вы соблаговолите немного подождать, он примет вас.
— То есть как это — подождать?
— Но послушайте, сударь...
— Не может быть никаких «но»! Ступайте и скажите, что приехал виконт де Сен-Реми. Я вообще не понимаю, как этот нотариус может держать меня в этой прихожей... здесь печка дымит, угореть можно...
— Соблаговолите пройти с соседнюю комнату, — сказал старший клерк. — Я тотчас доложу о вас господину Феррану.
Сен-Реми пожал плечами и последовал за старшим клерком.
Через четверть часа, которые показались ему бесконечными и превратили досаду в ярость, его допустили в кабинет нотариуса.
Прелюбопытнейший был контраст между этими двумя людьми, каждый из которых был опытным физиономистом и обычно безошибочно судил с первого взгляда, с кем он имеет дело.
Виконт де Сен-Реми видел Жака Феррана впервые. Он был поражен видом этого бескровного лица, сурового, невозмутимого, его огромными зелеными очками, за которыми прятались глаза, его лысым черепом под низко надвинутым старым колпаком черного шелка.
Нотариус сидел за своим столом в кожаном кресле; сзади, в обветшалом камине, полном золы, едва дымились две черные головешки. Ободранные шторы зеленого перкалина, прикрепленные к маленьким железным угольникам над окнами, закрывали стекла, пропуская в темный кабинет зловещий и мрачный зеленоватый полумрак. Полки черного дерева с помеченными шифрами папками, несколько стульев вишневого дерева с сиденьями, крытыми желтым утрехтским бархатом, большие часы красного дерева, пожелтевшие, влажные и холодные плитки пола, растрескавшийся потолок, затянутый паутиной, — таково было логово, святая святых Жака Феррана.
Виконт не сделал и двух шагов в этом кабинете, не произнес ни слова, а нотариус его уже возненавидел, хотя и знал о нем только понаслышке. Прежде всего он увидел в нем, так сказать, соперника в подлости, а поскольку сам Ферран страдал от своей гнусной и низменной внешности, он ненавидел у других изящество, красоту и молодость, особенно когда эти невыносимые преимущества сочетались с дерзостью.
Нотариус обычно разговаривал со своими клиентами сурово и резко, почти грубо, и производил на них желаемое впечатление: они еще больше уважали его за мужицкие манеры. И он пообещал себе быть особенно грубым с виконтом.
А тот, тоже зная о Жаке Ферране только по слухам, ожидал увидеть перед собой эдакого писаря-замарашку, добродушного и чудаковатого. Виконт всегда представлял себе почти идиотами таких исключительно честных людей, образцом которых был, по слухам, Жак Ферран. Но, столкнувшись лицом к лицу с этим писарем-простаком, виконт испытал невыразимое чувство — наполовину страх, наполовину ненависть, хотя у него не было особых причин бояться его или ненавидеть. Поэтому, по своему решительному характеру, виконт де Сен-Реми повел себя еще более дерзко и вызывающе, чем обычно.
Нотариус сидел в своем колпаке, виконт не снял шляпу и с порога закричал гневно и возмущенно:
— Что это такое, черт побери! Очень странно, сударь, что вы заставляете меня приходить сюда, вместо того чтобы послать ко мне за деньгами, которые я должен по векселям этому Бадино и за которые этот субъект преследует меня по судам... Но мне, правда, сказали, что вы имеете мне сообщить нечто важное... Пусть будет так, однако вы могли бы не заставлять меня ждать целых четверть часа в вашей прихожей. Это не очень-то вежливо, сударь!
Ферран невозмутимо закончил свои подсчеты, неторопливо вытер перо о влажную губку, на которой стояла выщербленная фаянсовая чернильница, и обратил к своей жертве землистое, сизое, курносое лицо, наполовину скрытое очками.
Оно было похоже на череп, в котором пустые орбиты заменили огромные мертвые глаза, мутные и зеленые.
С минуту он молча смотрел на виконта, затем грубо и резко спросил;
— Где деньги?
Такое хладнокровие вывело де Сен-Реми из себя. Он, виконт, кумир всех дам, образец для всех мужчин, желанный гость в лучших салонах Парижа, прославленный дуэлист, которого все боялись, — и такое пренебрежение со стороны какого-то жалкого нотариуса! Это было постыдно, отвратительно. И хотя он находился один на один с Жаком Ферраном, его тщеславие и гордость были уязвлены.
