Жак Ферран вернулся, держа в руках ворох бумаг, которые тут же передал Шарлю Роберу.
— Вот триста пятьдесят тысяч франков в ассигнациях государственного банка, — сказал он. — Через несколько дней мы урегулируем все расчеты по процентам... Пишите расписку.
— Как? — воскликнул пораженный Шарль Робер. — Но вы, по крайней мере, не поверили?..
— Я ни во что не верю.
— Однако...
— Расписку!
— Дорогой мой архивариус...
— Пишите расписку и расскажите людям, которые болтают о моих денежных затруднениях, как я отвечаю на их подозрения.
— В самом деле, когда об этом узнают, ваш кредит еще больше укрепится. Но возьмите эти деньги, они мне сейчас ни к чему, я же сказал вам: через три месяца.
— Господин Робер, я не позволю, чтобы меня подозревали дважды.
— Вы сердитесь?
— Расписку!
— Гром и молния! Пусть будет по-вашему, — ответил Шарль Робер.
Закончив писать расписку, он добавил:
— Там дожидается дама, вся под густой вуалью, хочет с вами говорить сейчас же, немедленно, по очень, очень срочному делу... Постараюсь разглядеть ее мимоходом, вдруг она мне понравится?.. Вот вам расписка. Надеюсь, все в порядке?
— Прекрасно. А теперь уходите по этой маленькой лестнице.
— А как же таинственная дама?
— Именно затем, чтобы вы ее не видели. Нотариус позвонил старшему клерку и сказал:
— Пригласите даму... Прощайте, сударь!
— Что ж, значит, я ее так и не увижу... Но я не обижаюсь, мой стряпчий... Поверьте мне...
— Хорошо, хорошо! Прощайте...
И нотариус закрыл дверь за Шарлем Робером.
Через несколько мгновений старший клерк ввел в кабинет герцогиню де Люсене, одетую очень скромно и закутанную в большую шаль; лицо ее полностью скрывала густая черная кружевная вуаль, накинутая поверх муаровой шляпки того же цвета.
Глава XIX.
ГЕРЦОГИНЯ ДЕ ЛЮСЕНЕ
Герцогиня с некоторым смущением медленно приблизилась к нотариусу, который сделал несколько шагов ей навстречу.
— Кто вы... и что вам от меня угодно? — грубо спросил Жак Ферран, чье настроение, омраченное угрозами Сары, еще больше ухудшилось из-за дурацких и неприятных подозрений Шарля Робера. К тому же герцогиня была одета так скромно, что нотариус счел себя вправе обращаться с ней без церемоний. Она замедлила с ответом, и он продолжал еще резче.
— Может, вы наконец объяснитесь, сударыня?
— Сударь, — заговорила она взволнованным голосом, стараясь спрятать лицо под складками вуали. — Сударь, могу ли вам доверить очень важную тайну?
— Мне можно доверить все, но я должен знать и видеть, с кем я имею дело.
— Может быть, это не столь необходимо? Я знаю, что вы — воплощение чести и справедливости...
— К делу, к делу! Там... извините, меня ждут, сударыня! Кто вы?
— Мое имя вам ничего не скажет. Однако один из моих друзей, моих родственников, только что был у вас.
— Его имя?
— Флорестан де Сен-Реми.
— Ах, вот как?
Нотариус испытующе и пристально посмотрел на герцогиню и продолжал:
— Так в чем дело?
— Виконт де Сен-Реми... рассказал мне все.
— Что же он вам рассказал?
— Все!
— А точнее?
— О боже, вы ведь и сами все знаете.
— Я многое знаю о де Сен-Реми.
— Увы, сударь, это ужасно!..
— Я знаю много ужасного о де Сен-Реми.
— Ах, сударь, правду он говорил мне, вы не знаете жалости...
— Да, к мошенникам и хлыщам с фальшивыми векселями в кармане у меня нет жалости. Этот Сен-Реми в самом деле вам родственник? Тогда вам следовало бы не признаваться в этом, а стыдиться такого родства. Если вы пришли сюда плакаться, в надежде смягчить меня, то пришли напрасно. Вы взялись за дело, недостойное честной женщины... если вы... честная женщина...
Этот грязный намек возмутил герцогиню, оскорбил ее гордость, затронул честь ее знатного рода. Она встала, откинула вуаль, выпрямилась во весь рост и твердым, повелительным голосом ответила:
— Я герцогиня де Люсене!
Эта женщина вдруг проявила столько благородства, столько властности, что нотариус невольно отступил, покоренный ее красотой и величием, машинально сдернул свой шелковый черный колпак с лысой головы и глубоко поклонился.
Трудно представить себе более прекрасный и более гордый облик, хотя герцогине де Люсене было давно уже за тридцать и ее бледное лицо казалось немного усталым; но у нее были огромные карие глаза, огненные и смелые, великолепные черные волосы, тонкий орлиный нос, розовые губы с презрительной гримасой, белоснежный цвет лица, сверкающие зубы, высокая, стройная и гибкая фигура и благородство в каждом движении, которое напоминало, по выражению бессмертного Сен-Симона, «поступь богини, шествующей по облакам».
С ее зажигательным взглядом и в наряде XVIII века де Люсене по своему физическому облику и морали вполне сошла бы за одну из тех пылких герцогинь времен регентства, которые во всех своих многочисленных романах отличались неслыханной дерзостью, выдумкой и. очаровательным добродушием, проявляя порой свои слабости с такой наивной откровенностью, что самые суровые моралисты говорили с улыбкой: «Да, конечно, она слишком легкомысленна и сама во всем виновата, но она так добра, так прелестна! Она любит своих возлюбленных с такой страстью, преданностью и верностью... пока она их любит... что не следует судить ее слишком строго. В конце концов, она губит только одну себя, но зато приносит счастье столь многим!»
Если не считать пудреных париков и платьев с огромными фижмами, именно такой была герцогиня де Люсене; когда ее не одолевали мрачные заботы.
Она вошла к нотариусу в образе скромной мещаночки и вдруг предстала перед ним высокородной дамой, гордой и разгневанной. Жак Ферран в жизни еще не встречал подобных женщин, обладающих такой дерзкой красотой и такими смелыми и благородными манерами.
Слегка утомленное лицо герцогини, ее прекрасные глаза, окруженные едва заметными синими тенями, ее розовые нервные ноздри говорили о пылком характере, который опьяняет и сводит с ума настоящих мужчин. Жак Ферран был стар, уродлив, мрачен и мерзок, однако и он не мог не оценить чувственную красоту герцогини де Люсене.
Его ненависть и озлобление против де Сен-Реми удвоились от невольного грубого чувства, которое пробудила в нем гордая и прекрасная любовница виконта. Жак Ферран, снедаемый тайными низменными страстями, с бешенством думал о том, что этот дворянчик, которого он почти заставил ползать перед собой на коленях, угрожая судом за подлог, этот мелкий мошенник внушает столь благородной даме такую любовь, что она решилась обратиться к нему, рискуя себя погубить. От этих мыслей к нотариусу вернулась его смелость, которую он на миг утратил. Ненависть, зависть и неудержи-, мая дикая злоба зажгли в его глазах и на лице огни самых постыдных и жестоких страстей.
