— О чем вы? — спросила Клеманс, немного встревоженная страстными словами мужа. — Я не совсем понимаю...
— Да, да! — воскликнул он, сжимая руку жены. — Ваша нежность, ваши заботы, ваша любовь... Вы слышите, Клеманс?.. Любовь! Я надеюсь на вашу любовь, не на бледную, чуть теплую симпатию, а на пылкую страсть, подобную моей... О, вы не знаете глубины этой страсти! Я не смел даже говорить о ней... Вы всегда были ко мне так холодны... Никогда ни единого доброго слова... Никогда ни одного из тех слов, которые сейчас заставили меня плакать... и сейчас внушают надежду на счастье... Да, на счастье, которое я заслуживаю! Ибо я всегда так любил вас... и так страдал, не смея об этом сказать... Сердце мое разрывалось от боли, и я страдал. Я страшился людей, у меня был замкнутый, угрюмый характер, и все от этого. И представьте, каково было мне, ведь в моем доме жила очаровательная и обожаемая женщина, моя жена, которую я жаждал с пылкой любовью, сгорал от страсти, но был обречен на одинокие, горячечные бессонные ночи... О нет, вы не знаете моих слез отчаяния, моей бессильной ярости! Уверяю вас, если бы знали, вы бы сжалились надо мной. Но что я говорю? Разве вы об этом не знаете? Не догадывались о моих мучениях? Вы все поняли, обо всем догадались и понимали меня... Ваша несравненная красота, ваша грация, обаяние перестанут быть для меня повседневной сладостной пыткой, не так ли? Это самое драгоценное из всех сокровищ, которые принадлежат мне и которым я не обладаю... оно будет скоро моим... Да, мое сердце, мое опьянение, моя невыразимая радость говорят мне, что так оно и будет! Не правда ли, моя любимая, моя нежная подруга?
С этими словами маркиз д'Арвиль припал к руке своей жены со страстными поцелуями.
Клеманс, ошеломленная тем, как неправильно понял ее маркиз, испытала ужас и почти отвращение и чуть было не отдернула свою руку.
Лицо ее слишком откровенно выражало ее чувства, чтобы маркиз мог в них ошибаться.
Это было для него ужасным ударом. Лицо его исказилось гримасой отчаяния. Г-жа д'Арвиль живо протянула ему руку и воскликнула:
— Альбер! Клянусь вам, я буду вам самой верной подругой, самой нежной сестрой... но не более... Простите, простите меня, если мои слова подали вам надежду, которой никогда не сбыться... Я не смогу!
— Никогда?.. — воскликнул маркиз д'Арвиль, устремив на свою жену умоляющий и отчаянный взгляд.
— Никогда, — ответила Клеманс.
Это единственное слово, и как оно было произнесено, дало понять, что решение ее окончательное.
Родольф своими уговорами убедил Клеманс, что она должна нежно заботиться о своем муже, и она на это решилась, но испытывать к нему любовь не могла.
И еще одно чувство, более властное, чем ужас, презрение или ненависть, навсегда отталкивало ее от мужа.
Это было непреодолимое отвращение.
После минуты тягостного молчания маркиз д'Арвиль смахнул рукой слезы и сказал своей жене с печалью и горечью:
— Простите, что я так ошибся. Простите, что я понадеялся так безумно...
И, помолчав, он воскликнул:
— Боже, как я несчастен!
— Друг мой, — тихонько сказала ему Клеманс, — я не хотела бы вас упрекать, и все же. Неужели для вас ничего не значит мое обещание, что я буду вам самой нежной сестрой?.. Моя дружба и преданность — не заменят ли они вам то, что не может вам дать любовь? Надейтесь! Надейтесь на лучшие дни... До сих пор вы находили, что я безразлична к вашим горестям. Теперь вы увидите, как я вас жалею и какое утешение вы найдете в моем сочувствии.
Постучав, вошел лакей и сказал Клеманс:
— Его высочество великий герцог Герольштейна спрашивает маркизу, может ли она его принять.
Клеманс взглядом спросила мужа. Д'Арвиль, овладев собой, ответил жене:
— Разумеется! Лакей вышел.
— Простите меня, друг мой, — продолжала Клеманс. — Я не отказываюсь принимать... И к тому же вы так давно не видели принца; он будет рад увидеть вас здесь.
— Я тоже с удовольствием, — ответил маркиз д'Арвиль. — Однако, признаюсь, я сейчас так взволнован, что предпочел бы принять его в другой день...
— Я вас понимаю... Но что делать? Вот и он.
В тот же момент лакей объявил о госте, и Родольф вошел.
— Бесконечно счастлив, что имею честь видеть вас, сударыня, — сказал Родольф. — И дважды счастлив, что мне довелось встретиться с вами, дорогой мой Альбер, — добавил он, обращаясь к маркизу и дружески пожимая ему руку.
— В самом деле, монсеньор, я уже давно не имел чести выказать вам мои самые...
— Полно, полно! А кто виноват, господин невидимка? Последний раз, когда я пришел поухаживать за госпожой д'Арвиль, я вас спрашивал, но вы куда-то исчезли! Вот уже три недели, как вы обо мне забываете; это непростительно...
— Не жалейте его, монсеньор! — с улыбкой сказала Клеманс. — Маркиз д'Арвиль столь же виноват перед вами, сколь глубока его преданность вашему величеству, и лишь из этого можно судить о тяжести его вины.
— Простите мое тщеславие, но, понимаете, что бы ни сделал д'Арвиль, я никогда не усомнюсь в его преданности. О, я не должен был этого говорить!.. Иначе он примет мои слова как поощрение своему невниманию ко мне.
— Поверьте, монсеньор, лишь крайние и непредвиденные обстоятельства не позволяли мне пользоваться вашей добротой...
— Между нами, дорогой Альбер, мне кажется, вы относитесь к истинной мужской дружбе слишком платонически: зная, что вас любят, вы не слишком заботитесь о том, что друзьям нужно что-то давать, получая нечто реальное.
Маркизу слегка покоробило это легкое отступление от придворного этикета, но в этот момент появился лакей с письмом для г-на д'Арвиля.
Это было анонимное письмо Сары Мак-Грегор, в котором она утверждала, что принц — любовник маркизы.
Из уважения к принцу маркиз отстранил рукой маленький серебряный поднос с письмом и сказал слуге:
— Потом... Позднее...
— Дорогой Альбер, — сказал Родольф самым любезным тоном. — Неужели я вас стесняю?
— Монсеньор...
— С разрешения маркизы... прошу вас, прочтите это письмо.
— Уверяю вас, монсеньор, тут нет никакой срочности...
— Еще раз, Альбер, прочтите это письмо!
— Но, монсеньор...
— Я прошу вас... Я велю вам!
— Если ваше высочество желает, — растерянно сказал маркиз и взял письмо с подноса.
— Да, я желаю, и желаю, чтобы вы относились ко мне как к другу.
Затем он обратился к маркизе, пока д'Арвиль распечатывал роковое письмо, о содержании которого Родольф не мог даже подозревать, и добавил с улыбкой:
— Вы одержали победу! Вам снова удалось переубедить этого неисправимого упрямца!
