— А вы, кузен? — спросил Конрад, ожидавший из учтивости, пока герцог сядет в карету.
— Садитесь же! Садитесь! — сказал герцог де Люсене, задержавшись на крыльце, — он любовался красивыми лошадьми, запряженными в экипаж виконта.
— Это и есть ваши гнедые, Сен-Реми?
— Да.
— А до чего живописен ваш толстый Эдвардс... Какой у него осанистый вид!.. Поистине настоящий кучер из благородного дома!.. Вы только поглядите, как ловко он держит вожжи в руке!.. Надо отдать вам должное, виконт, я бы сказал: «Один только этот чертов Сен-Реми умудряется обладать всем самым лучшим».
— Госпожа де Люсене и ее кузен ждут вас, дорогой герцог, — с горечью сказал виконт де Сен-Реми.
— Вероятно, черт побери... я веду себя как грубиян!.. До свидания, Сен-Реми... Ах, совсем забыл, — проговорил герцог де Люсене, останавливаясь посреди крыльца, — если у вас не будет более интересного занятия, приезжайте к нам завтра обедать: лорд Дадли прислал мне из Шотландии куропаток, вернее, тетеревов. Представляете, это такие громадины... Условились, не правда ли?
И герцог присоединился наконец к своей жене и Конраду.
Виконт де Сен-Реми остался на крыльце один, провожая взглядом отъехавший экипаж.
Тем временем подъехал его собственный кабриолет.
Он поднялся в экипаж, бросил взгляд, полный гнева, ненависти и отчаяния, на этот особняк, куда он так часто входил, точно хозяин, и откуда его с позором изгнали.
— Домой! — резко бросил он.
— В особняк! — крикнул выездной лакей Эдвардсу, захлопывая дверцу кабриолета...
Читатель понимает, какие горестные и унылые мысли одолевали виконта де Сен-Реми по дороге домой.
Когда экипаж подъехал к дому, Буайе, поджидавший хозяина в крытой галерее, сказал:
— Господин граф уже наверху, он ожидает там господина виконта.
— Превосходно...
— Там также находится тот человек, которому господин виконт велел прийти к десяти часам вечера; это господин Пти-Жан...
— Хорошо, хорошо.
«Господи, ну и вечерок выдался!» — подумал Флорестан, поднимаясь на второй этаж, где его ожидал отец; он застал графа в гостиной, где происходила их утренняя беседа.
— Тысяча извинений, отец! Простите, что я не попал домой до вашего прихода... но я...
— Человек, в чьих руках находится подложный вексель, здесь? — спросил старик, обрывая сына.
— Да, отец, он ждет внизу.
— Пусть поднимется сюда...
Флорестан позвонил в колокольчик; на пороге показался Вуайе.
— Попросите господина Пти-Жана подняться сюда.
— Слушаюсь, господин виконт, — сказал Буайе и вышел из кабинета.
— Как вы добры, отец, что не забыли о своем обещании.
— Я всегда помню о том, что обещал...
— Как несказанно я вам благодарен!.. Не знаю, как я смогу выказать эту...
— Я не хотел, чтобы мое имя было обесчещено, — прервал его граф. — И оно не будет обесчещено...
— Да, не будет!.. Да, оно не будет обесчещено, я клянусь вам, отец...
Граф посмотрел на сына со странным выражением лица и повторил:
— Да, мое имя не будет обесчещено!
Потом он прибавил с сардонической усмешкой:
— А вы почему в этом так уверены? Разве вы прорицатель?
— Нет, но в своей душе я читаю твердую решимость в этом.
Отец Флорестана ничего не ответил.
Он ходил из угла в угол гостиной, сунув обе руки в карманы своего длинного редингота. Ой был очень бледен.
— Господин Пти-Жан, — доложил Буайе, вводя в комнату человека с хитрым, гнусным и корыстным лицом.
— Где этот вексель? — спросил граф.
— Вот он, сударь, — ответил Пти-Жан (подставное лицо нотариуса Жака Феррана), протягивая вексель графу.
— Тот ли это вексель? — спросил старик у своего сына, показывая ему документ.
Кинув взгляд на вексель, Флорестан сказал:
— Да, тот самый, отец.
Граф вытащил из кармана своего камзола двадцать пять тысяч франков казначейскими билетами, протянул их сыну и приказал:
— Уплатите!
Флорестан вручил деньги Пти-Жану и взял у него из рук вексель со вздохом облегчения.
Пти-Жан тщательно вложил банковые билеты в потрепанный бумажник и откланялся.
Граф де Сен-Реми вышел вместе с ним из гостиной, а Флорестан тем временем старательно разрывал вексель на клочки.
— По крайней мере, у меня остались еще двадцать пять тысяч франков от Клотильды, — проговорил он. — Если ничто не откроется... эти деньги — пусть слабое, но все-таки утешение. Но, подумать только, как она обращалась со мной!.. Да, кстати, что такого мог сказать мой отец Пти-Жану?
Скрип ключа в двери заставил виконта вздрогнуть.
Его отец возвратился в гостиную.
Теперь он был еще бледнее, чем прежде.
— Мне показалось, отец, что кто-то запер на ключ дверь в мой кабинет?
— Да, это я запер ее.
— Вы, отец? А зачем? — с изумлением спросил Флорестан.
— Я вам сейчас скажу.
Граф уселся в кресло, передвинув его так, чтобы сын не мог уйти по потайной лестнице, что вела на первый этаж.
Не на шутку встревоженный, Флорестан обратил вдруг внимание на зловещее выражение лица графа де Сен-Реми и теперь с опаской следил за каждым его движением и жестом.
Он не мог объяснить, в чем дело, но испытывал смутный страх.
— Нынешним утром, когда вы меня увидели, у вас мелькнула одна-единственная мыслв: «Отец ни за что не позволит опозорить свое имя, он заплатит... если мне удастся ловко притвориться и убедить его в моем раскаянии».
— Ах, неужели вы можете подумать...
— Не прерывайте меня... Но я не попался на удочку; в вас нет ни стыда, ни сожаления, ни угрызений совести, вы порочны до глубины души, у вас в жизни не было ни проблеска порядочности; вы не начали воровать, пока вы обладали средствами для удовлетворения ваших потребностей, это именуют честностью богачей вашего пошиба; потом на свет явились бестактные поступки, вслед за ними — поступки низкие и, наконец, пришел черед преступлению: вы совершили подлог. Но это только начальная пора вашей жизни... и она может показаться прекрасной и чистой по сравнению с тем образом жизни, какой вас ожидает впереди...
— Да, так случится, если я не изменю своего поведения, согласен; но я изменю его, клянусь вам в этом, отец.
— Вы ни в чем не изменитесь...
— Однако...
