Вы ведь знаете обстоятельства моего злосчастного брака, который эта женщина устроила, чтобы отомстить мне, и потому вашему высочеству будет понятна вся жестокость ее возгласа.
— Именно потому, что я опасаюсь, как бы и вам, сударыня, не выпало на долю столь неслыханное везение, я и приехала сюда, — сказала я ей, быть может, и немного неосторожно. — Я хочу видеть своего отца.
— Сейчас это совершенно невозможно, — ответила она, побледнев, — встреча с вами будет для него опасной встряской.
— Если мой отец так серьезно болен, — воскликнула я, — как могло случиться, что меня об этом не известили?
— Такова была воля самого господина д'Орбиньи, — ответила мне мачеха.
— Я вам не верю, сударыня, и хочу сама убедиться в правдивости ваших слов, — сказала я и сделала шаг к двери.
— Повторяю вам, что ваше неожиданное появление может нанести вашему отцу непоправимый вред, — воскликнула она, встав передо мной и преграждая мне путь. — Я не позволю вам войти в покои господина д'Орбиньи, прежде чем я не сообщу ему о вашем приезде со всеми предосторожностями, каких требует его состояние.
Я была в ужасной растерянности, ваше высочество. Мое неожиданное появление и в самом деле могло причинить опасное волнение отцу; но моя мачеха, обычно такая хладнокровная, отличавшаяся таким самообладанием, теперь, казалось, была настолько испугана моим присутствием, у меня были столь веские основания сомневаться в том, что она искренне заботится о здоровье моего отца, человека, за которого она вышла замуж из алчности, и, наконец, присутствие в замке доктора Полидори, убийцы моей матери, — все это переполняло меня ужасом, и, понимая, что мое появление может стать причиной сильного волнения отца, я больше не колебалась, сознавая, что его жизни грозит опасность, и только я могу его спасти.
— Я хочу немедленно видеть отца, — сказала я мачехе.
И хотя она вцепилась мне в руку, я направилась к двери...
Потеряв над собой власть, эта женщина попыталась вторично, чуть не силой помешать мне выйти из комнаты... Ее невероятное упорство удвоило мою тревогу, и я вырвалась из ее рук. Зная, где расположены покои отца, я опрометью кинулась туда и вошла...
О ваше высочество! Никогда в жизни я не забуду представшее мне зрелище и то, что затем последовало...
Мой отец изменился до неузнаваемости; он сильно исхудал, был бледен, и черты его лица выражали сильное страдание; он полулежал в большом кресле, откинув голову на подушку...
Возле камина, совсем рядом с моим отцом, стоял доктор Полидори; сиделка поднесла ему чашку, и он уже собирался накапать в нее несколько капель какой-то жидкости из небольшого хрустального флакона, который был у него в руке.....
Длинная рыжая борода придавала его физиономии особенно зловещий вид. Я вошла так стремительно, что у Полидори вырвался удивленный жест, он обменялся выразительным взглядом с моей мачехой, которая поспешно вошла в комнату следом за мной, и, вместо того чтобы подать моему отцу приготовленное питье, он поставил флакон на камин.
Подчиняясь инстинкту, в котором я до сих пор не могу отдать себе отчета, я быстро завладела флаконом.
Тут же заметив удивление и страх, овладевший моей мачехой и Полидори, я мысленно поздравила себя с тем, что так поступила. Мой отец, ошеломленный моим приходом, казалось, был этим возмущен, чего, впрочем, я ожидала. Полидори бросил на меня свирепый взгляд; несмотря на присутствие сиделки и моего отца, я боялась, что этот негодяй, поняв, что его преступление вот-вот раскроется, может дойти до крайности.
Я поняла, что в этот решающий миг мне необходима поддержка; я позвонила, в комнату быстро вошел какой-то слуга; я попросила его передать моему камердинеру — тот был заранее мною предупрежден, — чтобы он отправился на постоялый двор и принес мне несколько нужных мне вещей; сэр Вальтер Мэрф знал: для того чтобы не вызвать подозрений у моей мачехи в том случае, если мне придется послать за ним в ее присутствии, я прибегну к такому условному знаку.
Изумление моего отца и моей мачехи было так велико, что слуга вышел из комнаты раньше, чем они успели произнести хотя бы одно слово; и тогда я успокоилась: через несколько минут должен был появиться рядом со мною сэр Вальтер Мэрф.
— Что все это значит? — спросил у меня отец слабым голосом, но тон у него был властный и разгневанный. — Вы приехали сюда, Клеманс... без моего приглашения... Затем, не успев появиться в моих покоях, вы завладеваете флаконом, в котором содержится микстура, прописанная мне врачом... Объясните мне ваше сумасбродство!..
— Выйдите из комнаты, — приказала моя мачеха сиделке. Та послушно удалилась.
— Успокойтесь, друг мой, — продолжала моя мачеха, обращаясь к моему отцу. — Вы ведь знаете, что малейшее волнение может причинить вам вред. Коль скоро ваша дочь пожаловала сюда против вашей воли и ее присутствие вам неприятно, обопритесь о мою руку, я провожу вас в маленькую гостиную; а тем временем наш славный доктор объяснит госпоже д'Арвиль, до какой степени ее поведение неосторожно, чтобы не сказать более...
И она бросила многозначительный взгляд на своего сообщника.
Я угадала намерения моей мачехи. Она хотела увести отца, оставить меня наедине с Полидори: в возникших крайних обстоятельствах он применил бы, без сомнения, силу, чтобы вырвать у меня флакон, который мог послужить неопровержимой уликой, явным доказательством его преступных замыслов.
— Вы совершенно правы, — сказал мой отец, обращаясь к моей мачехе. — Раз меня преследуют даже в моем собственном доме, не уважая моей воли, я уйду и освобожу место назойливым людям.
И, с трудом поднявшись, отец оперся на руку моей мачехи и сделал несколько шагов, направляясь в маленькую гостиную.
В ту же минуту Полидори двинулся ко мне; я, не теряя времени, подошла к отцу и сказала ему:
— Я хочу объяснить вам свое неожиданное появление, объяснить, почему я, как вам кажется, странно себя веду... Со вчерашнего дня — я вдова... И со вчерашнего дня мне известно, что ваша жизнь под угрозой, отец.
Он, сгорбившись, передвигался с трудом. При этих моих словах отец остановился, с усилием выпрямился и, с глубоким удивлением посмотрев на меня, воскликнул:
— Вы овдовели?.. Моя жизнь под угрозой?! Что все это значит?
— Кто осмелился угрожать жизни господина д'Орбиньи, сударыня? — с вызовом спросила моя мачеха.
— Да, от кого исходит эта угроза?.. — подхватил Полидори.
— От вас, сударь, и от вас, сударыня, — ответила я.
— Какое ужасное, какое отвратительное обвинение!.. — воскликнула моя мачеха и шагнула ко мне.
— Я докажу то, что сказала... — ответила я.
— Но ведь это страшное обвинение!. — вырвалось у моего отца.
— Я сию же минуту покину этот дом, коль скоро на меня возводят здесь столь неслыханную клевету! — вскричал Полидори с деланным негодованием человека, чья честь оскорблена.
