Родольф незаметно прикусил губу и, пожимая плечами, ответил:
— Вполне естественно, ведь я открыл ему свой план лишь наполовину: понимаете... он еще не дал мне окончательного ответа.
— Вы поступили осмотрительно...
— Тем более что у меня было два дела на примете.
— Да?
— Вот именно.
— Вы человек осторожный... Итак, вы назначили свидание Поножовщику в Сент-Уене для...
После недолгого колебания Родольфу удалось придумать довольно правдоподобную историю, чтобы замять неловкость Поножовщика.
— Вот в чем дело... — сказал он. — Операция, которую я предлагаю, хороша тем, что хозяин дома, о котором идет речь, уехал за город... но я очень опасался, как бы он не вернулся. Чтобы быть спокойным на этот счет, я сказал себе: остается только одно...
— Убедиться воочию в присутствии хозяина дома в деревне.
— Вы правы... Итак, я отправляюсь в Пьерфит, где находится его дача... моя двоюродная сестра работает у него прислугой... понимаете?
— Прекрасно понимаю, парень. И что же?
— Сестра сказала мне, что ее хозяин приедет в Париж только послезавтра.
— Послезавтра?
— Да.
— Превосходно, но я возвращаюсь к своему вопросу... Зачем было назначать свидание Поножовщику в Сент-Уене?
— Вы не только сообразительны... На каком расстоянии от Пьерфита находится Сент-Уен?
— Приблизительно на расстоянии одного лье.
— А сколько от Сент-Уена до Парижа?
— Столько же.
— Так вот, если бы я никого не нашел в Пьерфите, иначе говоря, если бы дача была пуста... там тоже можно было обделать выгодное дельце, не такое выгодное, как в Париже, но все же сносное... В этом случае я поспешил бы в Сент-Уен за Поножовщиком, который ждал меня в условленном месте. Мы вернулись бы в Пьерфит по известной мне проселочной дороге.
— Понимаю. А если, напротив, дело ждало вас в Париже?
— Мы добрались бы до заставы Этуаль по дороге Восстания и по аллее Вдов.
— Да, это рядом. Из Сент-Уена вам было рукой подать до обеих операций... ловко придумано. Теперь мне ясно присутствие Поножовщика в Сент-Уене... Итак, мы говорили, что дом на аллее Вдов будет пустовать до послезавтра...
— Да... за исключением привратника.
— Само собою разумеется... И это выгодная операция?
— Сестра говорила мне о шестидесяти тысячах франков золотом в кабинете хозяина дома.
— И вам знакомо расположение комнат в доме?
— Как нельзя лучше... сестра работает там уже год... И постоянно говорит об огромных суммах, которые хозяин берет из банка, чтобы вложить их в дело; вот я и надумал. Только сторож там человек здоровенный, и мне пришлось обратиться к Поножовщику... Он долго ломался, потом было согласился... но увильнул... Впрочем, он не такой человек, чтобы мог продать друга.
— Да, в нем есть кое-что хорошее. Вот мы и пришли. Не знаю, как у вас, но у меня на воздухе разыгрался аппетит...
Сычиха ждала их на пороге кабачка.
— Вот сюда, сюда, — проговорила она, — проходите, пожалуйста! Я заказала завтрак.
Родольф хотел пропустить разбойника перед собой: для этого у него были особые основания... но Грамотей так настойчиво отказывался от этого знака внимания, что Родольф прошел первым. Еще не садясь за стол, Грамотей тихонько постучал по обеим перегородкам, чтобы убедиться в их толщине и звуконепроницаемости.
— Здесь не придется говорить слишком тихо, — сказал он, — перегородки не тонкие. Нам все подадут сразу, и никто не побеспокоит нас во время беседы.
Служанка принесла все, что было заказано. Прежде нежели дверь за ней затворилась, Родольф заметил угольщика Мэрфа, степенно расположившегося в соседнем кабинете.
Помещение, в котором происходила описываемая нами сцена, было длинное, узкое, с единственным окном, которое выходило на улицу и находилось как раз против двери.
Сычиха села спиной к окну, Грамотей и Родольф поместились на двух противоположных концах стола.
Как только служанка вышла, разбойник встал из-за стола, взял свой прибор и сел рядом с Родольфом так, чтобы скрыть от него дверь.
— Беседовать так будет удобнее, — сказал он, — нам не придется повышать голос.
— И кроме того, вы хотите отгородить меня от двери и помешать уйти... — холодно возразил Родольф.
Грамотей утвердительно кивнул, затем наполовину вытащил из кармана своего редингота длинный, круглый стилет, толщиной с большое гусиное перо, деревянная ручка которого была зажата в его волосатой руке.
— Видите?
— Да.
— Совет знатокам...
И, насупив брови движением, от которого сморщился его лоб, широкий и плоский, как у тигра, он сделал выразительный жест.
— И можете мне поверить. Я сама наточила ножичек моего муженька.
С поразительной непринужденностью Родольф вынул из-под блузы двуствольный пистолет и, показав его, снова спрятал в карман.
— Прекрасно... Мы оценили друг друга. Но вы недооценили меня... Давайте предположим невозможное: если за мной явится полиция, я вас убью вне зависимости от того, кто устроил мне эту ловушку.
И он бросил свирепый взгляд на Родольфа.
— А я тут же накинусь на него, чтобы помочь тебе, чертушка, — воскликнула Сычиха.
Родольф ничего не ответил; пожав плечами, он налил стакан вина и осушил его.
Хладнокровие Родольфа произвело впечатление на Грамотея.
— Я только хотел предупредить вас...
— Ладно, ладно, спрячьте в карман вашу шпиговальную иглу, здесь нет цыпленка для шпиговки. Я старый петух, и у меня острые шпоры, приятель, — сказал Родольф. — А теперь поговорим о делах.
— Хорошо, поговорим о делах. Но не отзывайтесь дурно о моей шпиговальной игле: она не производит шума и не привлекает внимания.
— И свое дело делает чисто, правда, Чертушка? — добавила Сычиха.
— Кстати, — обратился Родольф к Сычихе, — правда ли, что вам известны родители Певуньи?
Мой муж положил в бумажник высокого господина в черном два письма, в которых говорится об этом, но девчонка их не увидит... Скорее я собственноручно вырву у нее глаза... О, когда она появится в кабаке, ее песенка будет спета...
— Да полно тебе, Хитруша! Говорим мы, говорим, а дела наши не двигаются.
— Можно бакулить
[59]
при ней? — спросил Р од ольф.
— Да, и вполне откровенно; она человек испытанный и может нам очень пригодиться стоять на страже, собирать сведения и даже прятать, перепродавать краденое и т. д.; она обладает всеми качествами превосходной домашней хозяйки... Славная хитруша! — сказал разбойник, протягивая руку отвратительной старухе. — Вы не представляете себе, сколько услуг она мне оказала... Ты бы сняла свою шаль, Хитруша, не то озябнешь на улице... Положи ее на стул рядом со своей корзинкой...
