— Что наш славный Франк перестал сопротивляться, — продолжил Верзила. — Он смело подчинился судьбе, принял участие в деле, а дело представлялось богатое. К несчастью, в тот момент, когда мы уже готовы были раскрыть рот, чтобы проглотить кусок, нагрянули легавые и нас замели. Ну что поделаешь, несчастный случай. Без такого в нашем ремесле не обойтись. Чудес на свете не бывает.
— И все же... если бы тот мерзавец не обокрал меня, я бы не очутился здесь, — гневно возразил Франк.
— Довольно тебе, не такая уж беда, — сказал Верзила. — Разве ты был счастлив, когда работал как вол?
— Я был на свободе.
— Да, по воскресеньям, и то, когда не было срочной работы, а остальные дни сидел, как собака на цепи, и не знал, будет ли работа завтра. Слушай, ты не умеешь ценить своего счастья.
— Ты меня этому научишь, — с горечью возразил Франк.
— В конце концов, надо быть справедливым: ты можешь обижаться. Досадно, что не удалось сварганить это дело. Богатая добыча, но еще не поздно: буржуа поуспокоятся, надо вновь к ним нагрянуть через месяц или два. Богатый дом, очень богатый. Я этим не смогу заняться, предстоит тюрьма, а вот если найду любителя, я ему уступлю этот подряд по дешевке. Отпечатки замков находятся у моей бабы, надо только опять сварганить ключи. Я все расскажу этому парню, и дело пойдет как по маслу. Куш хороший! Десять тысяч франков! Может, это тебя утешит, Франк?
Напарник Верзилы покачал головой и молча скрестил руки на груди.
Кардильяк взял Верзилу под руку, увел его в угол двора и, помолчав, спросил:
— Можно еще заняться тем делом, которое тебе не удалось закончить?
— Да, и через два месяца оно будет как новенькое.
— Ты можешь это доказать?
— Не сомневайся!
— Сколько ты за него хочешь?
— Сто франков на кон, и я сообщу пароль. Предъявишь его моей бабе, она выдаст тебе оттиск, затем сделаешь ключи. В случае удачи выплатишь ей пятую долю.
— Пойдет!
— Раз я буду знать человека, которому она вручила оттиск, он не надует, а если и надует, так я донесу. Вору будет хуже.
— Ты прав... но воры — люди честные, мы можем положиться друг на друга, иначе нельзя браться за дело...
Вот еще уродство ужасных тюремных нравов.
Этот негодяй рассуждал справедливо.
Редко случается, чтобы вор не сдержал слово, данное при подобной сделке. Такие преступные сговоры между ворами заключаются честно. Впрочем, это слово как-то неудобно здесь употреблять. Скажем лучше, что жестокая необходимость обязывает бандитов точно соблюдать договоренность, в противном случае невозможно было бы совершать грабежи и кражи, как это справедливо признал сообщник Верзилы.
За наводку арестанты берут деньги, там же, в тюрьме, договариваются, как совершить грабеж, и в этом мы видим еще одно из пагубных последствий содержания заключенных в общих камерах.
— Если ты говоришь правду, — сказал Кардильяк, — я могу взяться за это дело: улик против меня нет, я убежден, что меня оправдают. Через две недели состоится суд, и дней через двадцать я на свободе. Какое-то время пойдет на то, чтоб осмотреться, смастерить ключи, собрать нужные сведения... а через месяц-полтора можно будет... заняться этим дельцем.
— Да, а за это время хозяева придут в себя... Ведь раз воры побывали в одном доме, все уверены, что во второй раз они не осмелятся прийти сюда; ты это знаешь.
— Знаю. Берусь за это дело. Договорились.
— А чем ты мне заплатишь?.. Давай задаток.
— Смотри, вот моя последняя пуговица; когда их больше не будет, появится еще что-то, — сказал Кардильяк, вырывая одну из обтянутых материей пуговиц, украшавших его старый синий сюртук. Затем он сорвал ногтями обшивку пуговицы, и Верзила увидел, что вместо деревяшки в ней была монета в сорок франков. — Видишь, я могу заплатить тебе задаток, когда мы поговорим о деле.
— Тогда по рукам, старина, — сказал Верзила. — Раз ты скоро выходишь и у тебя есть средства для оплаты моего подряда, могу тебе предложить еще одну сделку; но это уж просто конфетка — кража с наводкой. Уже два месяца, как мы с моей шмарой задумали это дельце... а теперь оно совсем созрело. Представь себе, стоит дом в безлюдном месте, окна первого этажа выходят с одной стороны на пустынную улицу, с другой — в сад; два старика ложатся спать рано, с курами. Когда было неспокойно, они, боясь, что их ограбят, спрятали банку с монетами за обшивку стены... Это моя баба обнаружила след, когда болтала со служанкой. Поверь мне, за этот куш ты заплатишь больше, здесь рыжики как на подносе, только бери.
— Будь спокоен, договоримся... Я вижу, ты славно поработал после Централки.
— Да, мне повезло... Я сбондил всякого добра тысячи на полторы. Ловко обработал мать и дочь, что живут в Пивоваренном проезде, где и я.
— У скупщика, дядюшки Мику?
— Точно.
— А как поживает твоя жена Жозефина?
— По-прежнему ловкая проныра. Вела хозяйство у этих стариков, о которых я тебе рассказал. Это она пронюхала про банку с рыжиками.
— Молодец!
— Я горжусь ею... А кстати, насчет проныр, ты хорошо знал Сычиху?
— Да, Николя мне рассказывал, что Грамотей ее искалечил, а потом сам сошел с ума.
— Я думаю, это потому, что он потерял зрение. Несчастный случай. Ну вот что, Кардильяк: раз ты хочешь взять мой подряд, я никому другому поручать не стану.
— Никому. Обо всем условимся вечером.
— Ну ладно, а как вы здесь живете?
— Веселимся до смерти.
— А кто староста?
— Скелет.
— Вот кому палец в рот не клади. Я встречал его у Марсиаля на острове Черпальщика... Мы там кутили с Жозефиной и Толстушкой.
— Кстати, Николя здесь.
— Я хорошо его знаю, дядя Мику мне говорил о нем. Он жаловался, что Николя брал на бога старого бродягу, я тоже от него что-нибудь да сгребу... Скупщики... для этого созданы.
— А вот и Скелет, легок на помине, — сказал Кардильяк, показывая на своего приятеля, старосту, появившегося в дверях.
— Новобранец, на перекличку! — обратился Скелет к Хромому.
— Здесь, — заявил тот, входя в зал вместе с Франком, которого он взял под руку.
Во время разговора Верзилы, Франка и Кардильяка Крючок, по приказу Скелета, пошел позвать человек двенадцать — пятнадцать из числа наиболее верных арестантов. Они, чтобы не вызывать подозрения надзирателя, входили в зал не все сразу, а поодиночке.
Остальные заключенные гуляли во дворе, некоторые, по совету Крючка, шумно вели себя, чтобы отвлечь внимание надзирателя от того, что происходило в зале, где собрались Скелет, Крючок, Николя, Франк, Кардильяк, Верзила и еще человек пятнадцать: все они с нетерпением ждали, что скажет староста.
