На этом месте рассказ Гобера был прерван.
— Эй, дядюшка Руссель, иди ужинать, через десять минут пробьет четыре, — раздался чей-то голос со двора.
— Ну что ж, рассказ подходит к концу, и я иду. Благодарю, дружище, ты доставил мне большое удовольствие, этим ты можешь похвалиться, — сказал надзиратель Острослову, направляясь к двери... Затем он остановился и произнес, повернувшись к арестантам: — Да, вот что, видите себя спокойно.
— Мы только узнаем конец, — задыхаясь от гнева, сказал Скелет. Затем шепнул Верзиле: — К порогу, наблюдай за Русселем и, когда он выйдет со двора, крикни «Гаргус», и мы завалим наветчика.
— Так и будет, — сказал Верзила. Он проводил Русселя до дверей и стал следить за ним.
— Я уже говорил вам, — произнес Гобер, что Сухарик во время торжества непрестанно повторял: «Маленькая мушка...»
— Гаргус! — обернувшись, заорал Верзила. Он увидел, что надзиратель ушел со двора.
— Ко мне! Сухарик, я твой паук! — воскликнул Скелет и так стремительно ринулся на Жермена, что тот не успел ни шевельнуться, ни промолвить слово. Длинные пальцы Скелета сдавили ему горло, и он стал задыхаться.
Глава XI.
НЕЗНАКОМЫЙ ДРУГ
Раз ты хочешь быть пауком, то я буду золотой мушкой, проклятый Скелет! — послышался чей-то голос в тот момент, когда застигнутый врасплох Жермен упал на скамью, сраженный ударом лютого врага; теперь он всецело находился во власти бандита, который, придавив ему коленом-грудь, душил его.
— Да, я буду мухой, и еще какой! — повторил известный нам человек в синем колпаке; вслед за тем, отшвырнув трех или четырех арестантов, которые преграждали путь к Жермену, он набросился на Скелета и стал наносить ему мощные удары по голове и лицу, словно молотом по наковальне.
495
Синий колпак был не кто иной, как Поножовщик, избивая Скелета, он приговаривал:
— Так же со мной обошелся Родольф, и я навсегда запомнил его урок.
Внезапное нападение Синего Колпака на Скелета ошеломило заключенных, они не знали, что делать, держать сторону Поножовщика или наброситься на него. Большинство из них под впечатлением рассказа Гобера радовались тому, что теперь, быть может, удастся спасти Жермена. Скелет, ошарашенный нападением, покачиваясь, словно бык под ударами мясника, невольно вытянул вперед руки, чтобы защитить себя от врага, и в этот же момент Жермен освободился из его объятий.
— Что с ним? На кого обозлилась эта подлюга? — вскричал Верзила и, бросившись на Поножовщика, пытался заломить ему руки за спину, а тот изо всех сил старался удержать Скелета. Защитник Жермена отбросил Верзилу в сторону.
Жермен, мертвенно бледный, задыхаясь, стоял на коленях, упираясь руками в скамью, и, казалось, не сознавал, что происходит вокруг него; Скелет придушил его так сильно, что он корчился от боли и едва дышал.
Придя в себя, Скелет с отчаянным усилием высвободился от Поножовщика и поднялся.
Задыхающийся, опьяненный злобой и яростью, он был страшен...
Мертвенно-бледное лицо залито кровью, верхняя губа приоткрыла зубы — настоящий волчий оскал.
Наконец голосом, дрожащим от гнева и усталости после жестокой борьбы, Скелет завопил:
— Душите гада... подлецы, продали меня, теперь доносчик смоется!
Поножовщик, воспользовавшись этой передышкой, быстро добрался до угла, куда он оттащил едва живого Жермена. Защищенный стеною, он оказался в выгодном положении и смог бы довольно долго выдерживать нападение арестантов; к тому же Поножовщик внушил к себе глубокое уважение, проявив мужество и геркулесову силу.
Гобер, испугавшись, во время стычки исчез, и никто не заметил его отсутствия.
Видя нерешительность большинства заключенных, Скелет скомандовал:
— Ко мне! Завалим обоих — большого и малого!
— Осторожно, — ответил Поножовщик, готовясь к борьбе, вытянув вперед руки и широко расставив свои крепкие ноги, — берегись, Скелет! Если ты хочешь стать Душегубом, то я буду Гаргусом, перережу тебе глотку.
— А ну, давай схлестнемся с ним, — заговорил Верзила. — Почему подлюга защищает осведомителя? Смерть предателю! Раз он заступник Жермена, значит, предатель!
— Да!.. Да!
— Смерть доносчику! Смерть предателю!
Таковы были возгласы самых жестоких арестантов, а более человечные возражали:
— Нет! Пусть все расскажет! Да, он должен все объяснить!
— Нельзя убивать человека, да притом беспомощного, не зная, за что!
— Для этого надо быть Душегубом!
— Тем лучше, — завопил и Верзила, и сторонники Скелета ему подпевали.
— Пощады не будет шпиону!
— Смерть!
— К делу!
— Поможем Скелету!
— Да, да! Устроим темную Колпаку.
— Нет!.. Поможем Синему Колпаку!.. Измордуем Скелета! — заявили сторонники Поножовщика.
— Нет... пропади пропадом, Синий Колпак!
— К дьяволу Скелета!
— Вот молодцы, — воскликнул Поножовщик, обращаясь к арестантам, собравшимся вокруг него. — У вас доброе сердце, не хотите убивать беспомощного человека! На это способны лишь подлецы. Скелету все нипочем... Он обречен, вот почему он заставляет вас убивать. Но если убьете Жермена, вам не поздоровится. Послушайте меня: Скелет хочет задушить юношу. Согласен! Но пусть попробует отнять его у меня, если он такой смелый. Встретимся с ним один на один и увидим, чья возьмет... Ведь струсит он, как Душегуб, не осмелится биться с сильным.
Твердость духа, суровое лицо Поножовщика, несомненно, оказывали покоряющее влияние на заключенных, вот почему большинство столпилось вокруг него и окружило Жермена; к Скелету примкнули его сообщники.
Вот-вот должна была начаться схватка, но в эту минуту послышались мерные шаги тюремной стражи. Гобер, воспользовавшись всеобщей суматохой, выскочил во двор, постучал в окошко проходной, с тем, чтобы сообщить о происходящем.
Появление солдат положило конец разыгравшейся драме. Жермена, Скелета и Поножовщика провели к начальнику тюрьмы. Первый должен был подать жалобу, а Скелет и Поножовщик ответить, почему они затеяли драку.
Жермен от страха и боли так ослаб, что вынужден был опираться на надзирателей, которые довели его до соседней с кабинетом начальника комнаты; здесь ему стало дурно; на шее у него виднелись следы железных лап Скелета. Ведь еще несколько секунд — и жених Хохотушки был бы мертв.
Надзиратель, обязанный охранять приемное помещение и, как мы уже говорили, хорошо относившийся к Жермену, оказал ему первую помощь.
Жермен, придя в себя, пережив этот ужас, едва мог размышлять, но прежде всего он подумал о своем спасителе.
